Под Варды синими сводами (СИ)

Он не договорил. Ее поцелуй, отчаянный, страстный, прервал не только его речь, но и мысли. Он как будто падал в бездну, обнимая ее, гладя ее волосы. Лис не помнил, как она оказалась рядом с ним на этой жесткой лежанке. Объятия их были тесными, жаркими, ее поцелуи пронзительно нежными, солеными и сладкими одновременно. Сцеловывая с ее щек слезы, Лис дрожащими руками прикасался к ней, признаваясь ей в своей любви в бесконечном потоке госанны. Она отвечала так же трепетно, так же исступленно: «Мой возлюбленный, мой белый бриллиант чистейшей воды, повелитель моего сердца и господин моих мыслей…». «Ты — моя Красная Луна, осветившая огненным светом твоей феа мой мир…» — вторил он.

Слияние их было наслаждением, перемешанным с болью, нежностью, переплетенной с почти животной страстью, безумием, которое оборачивается просветлением. Это было слияние их феар, не только роар, пронизываемых, как казалось обоим, ослепительно сияющим светом.

Когда разум постепенно вернулся к нему, он ощутил себя вышедшим из той бездны, в которую они с Мирионэль упали, обновленным, совершенно другим. Каждая секунда и каждая частица мира полнились доселе неизвестным ему смыслом, к которому он был слеп и глух, пока ее не было рядом. Теперь он знал, за кого и за что он будет завтра биться с Врагом.

====== Красный дракон ======

Комментарий к Красный дракон Манвэ Сулимо (кв.) на синдарине – “Аран Эйниор” (Старший Король). Синдар не знали Валар кроме Оромэ, звавшего их в Аман – Оромэ рассказал “серым” эльфам о высоком положении Манвэ и Варды. Манвэ синдар звали Aran Einior а Варду – Elberet Giltoniel.

Наше дыхание было отчетливо слышно в оглушительной тишине той ночи, как и шелковый шорох наших рук, скользивших по коже. Наши мысли в осанве громким эхом раздавались в сознании обоих, тогда мы в первый раз позволили себе выпустить наружу снедавшее обоих желание роа, которое должно было увенчать союз наших феар.

Когда я пришла к нему, меня переполняли боль и страх. Мучимая смутным предчувствием скорой разлуки и неминуемой беды, я стремилась быть как можно ближе к этому прекрасному существу, чувства к которому я на протяжении долгого времени должна была сдерживать, скованная рамками условностей, обычаев, приличий. Разве значили они что-то теперь, когда завтрашний день должен был принести смерть стольким и решить судьбы тех, кто выживет?

Я рыдала в его объятиях от жалости к жребию всех, кто должен был пасть в этой битве и тех, кому суждено было потерять в ней дорогих и любимых. Мой возлюбленный смог заглушить эту боль своими нежными прикосновениями, ласками, страстными поцелуями, обжигающим феа и роа шепотом в осанве, и на смену ей пришла радость от полного слияния с ним и познания физического проявления мелет, которую уже познали наши феар. Целуя его, проводя пальцами по жемчужно-перламутровым прядям длинных мягких волос, и лаская светящуюся в полутьме белую кожу его стройного тела, я ощущала странное надсадное удовольствие от одновременно причиняемых им и сводивших с ума боли и острого наслаждения.

Погружаясь в сонную дремоту в его жарких объятиях, я почувствовала себя принадлежащей ему, и это чувство было самым прекрасным из тех, что мне удалось испытать в жизни.

Она еще спала, когда я, осторожно, чтобы не разбудить, поднялся с лежанки и, одевшись, выбрался из шатра, захватив с собой оружие и легкие доспехи. В нескольких десятках шагов от моего шатра располагалась маленькая палатка Белега, я направился к ней, на ходу надевая кожаный пояс и прикрепляя к нему кинжалы и мечи.

С моим наставником мы условились начать подготовку к утреннему выступлению перед рассветом. Я чувствовал себя полным сил, хотя проспал совсем немного. Белег уже собирался выходить, когда я заглянул к нему.

— Готов, Лис? — бросил он мне, хлопая по плечу, и уверенным шагом направился к месту, где были привязаны лошади. Я едва поспевал за ним.

Мы оседлали коней и, усевшись в седло, Белег протрубил сбор нашего отряда. Повернувшись ко мне, он всмотрелся в мое лицо, хитро щурясь, и, не говоря ни слова, хлопнул меня по плечу, устремившись вперед, в направлении нашей боевой позиции.

Первые три дня сражения я возвращался в наш лагерь с поля боя, валясь с ног от усталости. Все мышцы болели и тело, казалось, не принадлежало мне, отказываясь подчиняться моей воле. Мирионэль я больше не видел, но знаю, что она приходила ко мне, гладила по голове, отирая мокрым полотенцем тело, которое спало, в то время как сознание, возбужденное схваткой с врагом, не могло успокоиться и металось в плену запечатлевшихся в нем страшных картин и образов боя.

На четвертый день сражения, который обещал быть решающим, потери войск князей голодрим были значительными, наши потери ранеными и убитыми исчислялись сотнями воинов. От не проходящей за ночь усталости у меня шумело в голове, и я надевал доспехи пошатываясь, уже плохо понимая то, что происходило вокруг.

Белег подошел ко мне перед началом атаки и встряхнул за плечи.