Под водой в Антарктике

Пушкин уходит на глубину 40 м и находится там более 15 минут. Подаю сигнал подъема. Первая проба, взятая на этой глубине с площадки в четверть квадратного метра, занимает два ведра. Саша спускается опять и приносит громадную — почти метр в диаметре — золотистую губку. С трудом, стараясь не повредить нежную оболочку, мы выкатываем ее на припай. Я укрепляю этот огромный кувшин ящиками так, чтобы солнечные лучи как можно лучше подсушили внутреннюю часть губки через большое отверстие на ее конце — сифон.

Стоило мне отойти от губки, как пара пингвинов Адели появляется около нее. Они что-то тараторят, один даже пытается залезть на нее. Убедившись, что все попытки напрасны (сифон находится слишком высоко, и даже самому ловкому туда не впрыгнуть), пингвины пробуют губку на вкус. Видимо, не понравилось: плюются и отходят в сторону.

Саша обрабатывает губку формалином. Затем, поместив в специальный ящик, мы доставим наш трофей на электростанцию, где тепло и где он должен высохнуть окончательно.

В последующие дни Саша достает почти все имеющиеся в этом районе интересные экземпляры губок, демонстрируя при этом чудеса работоспособности. Отделенная от основания губка тонет и тянет за собой водолаза на дно. Каждое резкое движение на глубине в 40 м вызывает одышку, поэтому водолаз работает медленно. Я успеваю уловить сигнал подъема и подхватываю Пушкина в тот момент, когда он начинает отрываться от дна вместе с губкой. Вначале выбирать конец трудно, но с глубины 25 м Саша в состоянии подрабатывать ластами, и подъем значительно ускоряется.

Доставить все губки на поверхность за один раз слишком тяжело: сказывается резкое изменение давления при переходе из одной среды в другую. Десять метров водяного столба добавляют одну атмосферу давления. На 40 м водолаз испытывает избыточное давление в четыре атмосферы. Самое трудное — переход с поверхности до глубины десять метров и возвращение обратно, поскольку при этом давление меняется вдвое.

Подъем губок ведем в два приема: вначале до глубины 15 м — туда, где ровная площадка, и уже отсюда на поверхность в течение нескольких дней при каждом подъеме водолаза. Большинство крупных губок яйцеобразной формы с диаметром в метр-полтора. Растут они консольно, прикрепляясь почти перпендикулярно к боковой поверхности камня. Губка — животное многоклеточное, стенки антарктических губок толстые и состоят из ткани, образующей сложную систему отверстий, через которые во внутреннюю полость перекачивается вода. Все растворенные в воде питательные вещества поглощаются клетками губки, и вода, отфильтрованная подобным образом, выбрасывается через сифон. Внутренняя полость губки недоступна для организмов, ведущих придонный образ жизни, из плавающих же туда попадает только рыба. Не удивительно, что некоторые из антарктических рыб используют этот природный сейф для откладывания икры. Фотографируя одну из губок, я поднялся над сифоном и увидел внутри рядом с икрой рыбу. После вспышки ламп она выплыла из отверстия и притаилась у основания губки среди гидроидов. Как ни старался я отогнать рыбу, она каждый раз возвращалась и в конце концов вплыла внутрь губки.

Прошла всего неделя как мы вылетели из Молодежной. Но ощущение такое, будто здесь давно — так много нового увидели и ощутили в эти дни. Интересно и непривычно все, начиная с общего вида поселка — белой равнины с торчащими крышками входных люков. Вокруг хаос ледяных трещин, рассеивающих купол льда почти рядом с дорогой, бездонное зеленое небо над Хасуэллом, сразу же после метели неожиданно вспыхнувшее полярным сиянием, и исключительно богатая жизнь под водой.

Все дни погода солнечная. Подо льдом очень светло. Каждый раз я поражаюсь чистоте и прозрачности окружающей меня воды — видимость совершенно фантастическая. Когда отплываешь от спускового конца и зависаешь в сиреневой толще в 30 м над дном, кажется, что под тобой пустота, и начинает кружиться голова. Делаешь выдох — и начинаешь проваливать&я вниз по световому лучу, падающему под углом из лунки вниз. В любой момент, стоит только этого пожелать, падение может прекратиться, и ты останавливаешься в каком угодно, даже самом невероятном положении. А наверху, на серовато-голубоватой поверхности припая, всегда четко выделяется лунка, ведущая в иной мир — мир солнца и воздуха. Трудно сосредоточить свое внимание на чем-то одном. После подъема на поверхность, особенно с большой глубины, в памяти остаются только отдельные яркие фрагменты и общая довольно расплывчатая картина окружающего ландшафта. Фотографии участков морского дна в значительной степени помогают восстановить забытое.