Под водой в Антарктике

Я медленно дрейфовал с течением. Желтый туман подавлял буйство жизни на террасах. Однако в непосредственной близости ее картины были отчетливо видны. В основании уступов гнездились сидячие полихеты — многощетинковые черви. Венчик нитевидных и длинных ресниц длиной чуть менее 20 см красовался у конца тела каждого животного. Реснички были необычайно изящны. Они блестели всеми оттенками солнечного спектра: от темного у основания до ослепительно белого на конце. Каждый венчик имел свою гамму тонов. Ярко-оранжевый сменялся изумрудно-зеленым, огненно-красный переходил в бледно-лиловый, серебристый — в серый и совершенно черный. Когда моя тень упала на полихет, они моментально спрятались, свернув реснички кисточкой и юркнув внутрь топких кремовых трубочек, укрепленных торцом на грунте. Взмахнув рукой, я, словно фокусник, превращал красочную картину импрессионистов в черно-белую графику промышленного дизайна. Я еще и еще раз убеждался, что в надводном мире пет таких чистых красок и сочетаний тонов, как под водой. Краски осеннего леса и цветов, как бы пи были они прекрасны, кажутся грубыми и безжизненными по сравнению с чистотой и неуловимым перламутровым мерцанием каждого оттенка под водой.

Над полихотами на мелких камнях и вершинах уступов покачивались длинные, распущенные перья гидроидов и кружево горгонарий. Поразительно гибкие и изящные, они держались почти вертикально, чуть распустив кончики щупалец по течению.

Холод постепенно подкрадывался — начали мерзнуть ноги и руки. Внимание рассеивалось, и трудно было сконцентрировать его на чем-то одном. Необходимо было затратить определенное усилие, чтобы рассмотреть мелкие детали. Надо было всплывать.

Припай вокруг острова методично раскачивало приливно-отливным течением. Трещины разбивали его на отдельные льдины, отливом льдины выклинивало из сплошного поля и уносило за горизонт. Мы понимали, что три километра, отделяющие нас от Мирного, вскоре окажутся непроходимыми и будут представлять крошево льда и воды. А битый лед может еще держаться долго до первого сильного ветра. Кончался хлеб, и кроме того, мы уже несколько раз не могли выйти на связь: рация работала плохо. Правда, Володя Андронников неоднократно устранял мелкие неисправности, но все-таки рация имела какой-то «враждебный порок» и требовала замены. Предстояло сходить в Мирный. Желали идти все, но выбор пал на более легких по весу — Грузова и Гигиняка. Мы договорились положить рацию на легкие нарты. Ребята ушли. Вскоре Люлеев увидел чью-то фигуру, появившуюся из-за Фулмара. «К нам гость», — объявил он. Но это был не гость; по припаю бежал мокрый Гигиняк в одних носках и с сапогом в руке. «Евгений Николаевич, Евгений Николаевич!» — кричал он. Мы бросились навстречу. «И это все, что осталось от Грузова?» — спросил Володя, показывая на сапог. Юра нас успокоил: «Грузов жив, но он отстал. Припай по дороге оказался совсем плохим, сплошные снежницы. Одна из них оказалась полыньей. Шли рядом и провалились вместе. Я сразу почувствовал, как меня потянуло под лед — затягивало сильное подледное течение. Сани чудом удержались на твердом льду, с их помощью мы и выбрались». Однако сани и рация утонули. Барахтаясь в воде, Женя потерял сапог, и ему пришлось босиком добираться по льду до Фулмара. Там на камнях он дожидался помощи.

После обогрева участников купания в холле был вывешен приказ № 1 по острову, в котором не рекомендовалось ходить в Мирный и спускаться на припай, а также болеть, поскольку врача на острове не было. В пользу Нептуна были списаны рация, нарты и три сапога.

Итак, мы остались без рации, без хлеба и, как выяснилось вскоре, без пресной воды.

Снег на острове почти весь стаял. В незначительном количестве он еще сохранился в узкой ложбине, делящей остров на две части, но был весь загажен птицами. Пингвины Адели, уступив часть своей территории под базу, видимо, считали своим долгом в знак мести устроить туалет в этом единственном источнике питьевой воды.

Женя предложил добывать пресную воду из морской методом вымораживания. Известно, что если морскую воду налить в сосуд и выставить на мороз, то она начинает замерзать при температуре около — 2 °C при солености 3,5°/оо. В результате уже замерзшая часть воды — совершенно пресная, а соли переходят в еще не замерзший остаток, повышая его соленость. К сожалению, в летний период этот метод оказался малопроизводительным: температура воздуха постоянно держалась чуть ниже — 2 °C, и в ведре за ночь мы могли снять только тонкую корку льда. Для того чтобы весь объем воды превратить в лед, необходимо было дождаться температур за — 50 °C, но к этому времени мы бы уже наверняка умерли от жажды.