Под волной [авторская]

Наталья ничего не ответила. Она немного постояла, потом медленно вернулась к столу и молча села рядом — стол был большой, овальный, за ним собирались Волковы и гости, когда они были. И стулья, обитые темно-красным нейлоном, стояли просторно и всегда на одном и том же месте.

— Нет. Не тащи его за собой. У мужчины должны быть крылья развязаны, тем более он — летчик. Пусть тебе поможет наш с отцом невеселый опыт…

Она снова посмотрела на офицеров. Что-то знакомое-знакомое, только забытое и очень давнее почудилось ей в лице полковника, но она не вспомнила.

— Капитан Барышев, — громко проговорил капитан.

— Нет, — сухо ответил Поплавский. — Здесь недалеко.

Высокий, сутулый, какой-то молчаливый и злой, Зимин, прочитав его, ответил:

В трамвае, сидя рядом с Людмилой, она глядела в окно на вечерний город, радовалась, что дорога им предстоит долгая, что скоро увидит Ирочку и будет молча идти с ней, слышала усталый гул людей, которые тоже возвращались с работы. Трамвай шатался и скрипел, а Ольга думала, что, по сути дела, только сегодня, после Натальиного появления, она почувствовала обязательность своего решения. Ни сожаления, ни раскаяния она не испытывала, даже наоборот, при одном только предположении, — а что если взять и вернуться, пусть все будет так, как было, — посерел день вокруг.

Они оба замолчали.

Нелька ясно представила себе, что и как делать. Она видела это множество раз.

Может быть, Барышеву показалось, но он подумал, что нашел верный тон. Он говорил негромко, но твердо и не нажимая на формальные обороты.

— Вот-вот, товарищ Слободенянский. Есть такое мнение… — Жоглов поймал себя на этой фразе. И жестко поправился: — В общем, я считаю, полотна Штокова надо представить.

— Эх ты, мыслитель… Тебе не стыдно? Это же смерть — так работать.

И подписал: «Барышев».

Артемьев ничего не ответил. Тем временем они поднялись на второй этаж, где располагались операционные. Справа и слева глухие двери с красными плафонами наверху. Все они были плотно закрыты, кроме одной. Проходя мимо, Ольга видела операционных сестер, санитарок; пахло кварцем — операционная готовилась. В глубине коридора, у самого торцового окна, сгрудились вокруг высокого врача студенты. Это было сразу заметно — студенты. Врач объяснял им лекционным голосом характер заболевания и особенности предстоящей операции.

Меньшенин помолчал. Потом сказал:

И вот операция окончилась. Меньшенин сейчас в кабинете Арефьева. Туда им подали чай в больничном дюралевом чайнике. В ординаторской оживленно. Все операции проведены, и все благополучно. Врачи говорили чуть громче обычного и говорили охотней, чем в иные дни — после напряженной тишины операционной, после скованности, которую несет стерильность, после пережитого и передуманного. Это звучало в каждом. «Это», — Мария Сергеевна так про себя и называла то состояние, в котором находилась она сама и которое так хорошо понимала в других.

Санитарочка, затянутая, словно ликерная рюмочка, в белый халатик, принесла чай и ушла.

Сегодня после дежурства в больнице Ольга пошла на пляж. Было солнечно и тихо, и песок на пляже был шелковым, и когда Ольга сняла босоножки и ступила натруженными ступнями, песок властно окутал ноги, и тепло разлилось по всему телу. В больнице было сумрачно и прохладно, и сегодня умерла Киле. Сорокалетняя женщина. Только на пляже Ольга точно вынырнула из какой-то длительной, гнетущей глубины и вдруг услышала людские голоса, стук мяча, услышала, как от спасательной станции, застучав мотором, отошел желтый, наполовину прозрачный катер. Переступая через руки и ноги, лавируя между распластанными телами, Ольга долго шла в глубину пляжа. Словно что-то вело ее к тому месту, напротив второго от утеса киоска, где в прошлые лета собирался их «дружный коллектив» — шесть человек: четверо парней и две девчонки — она и Нелька. И она нашла там себе место. И села, сняв сарафанчик. Солнце уже перевалило за середину, и от этого река казалась белой, остро и нечасто всплывали гребешки волн на фарватере. На воду можно смотреть бесконечно. И не думается ни о чем. И остаются на свете только вода и солнце, перемешанные с небом. Ольга очнулась лишь тогда, когда на ее раскаленные плечи упали холодные капли. Кто-то, черный от загара и мокрый, оказался рядом. Ольга подняла голову и узнала Нельку. Ну да, это была она — черная, словно головешка, худая, с выступающими ключицами, плоская, с желтыми колючими волосами, собранными на затылке в коротенький жиденький хвостик. Она стояла лицом к солнцу, закрыв глаза и раскинув руки.

Он повернулся, надевая фуражку, сказал с порога: