Под жёлтым зонтом

Его ничуть не смущало то, что он подглядывает, ведь Лари был его отцом, и Макс верил, что имеет право знать о нем все. Ему были видны широко открытые глаза Кирилла, которыми он, казалось, вбирал каждое произнесенное слово, его мягкий, «девчоночий» рот, вытянутая шея. Ему все было видно… И он увидел, как отец вдруг наклонился и поцеловал Кирилла. Совсем не по-отечески, а так, как это делали в фильмах.

Максим схватил ртом воздух и все же не двинулся с места. Он ждал, что Кирилл вырвется, закричит, убежит, но его тело только слегка дернулось и обмякло, точно что-то сломалось в нем. А Лари все не отрывался от его губ. Макс видел, как смуглая отцовская рука скользит по изогнувшейся шее Кирилла, спускается на ключицу. Когда Лари стал расстегивать пуговицы на рубашке мальчика, Макс зажмурился, потом снова открыл глаза. Плечи Кирилла уже были обнажены, но от рукавов он не освободился и сидел точно связанный. А темная рука гладила и гладила его, спускаясь все ниже.

И тогда Макс не выдержал. Он ворвался в комнату, захлебываясь проклятьями, которые швырял прямо в побелевшее лицо Кирилла. Он кричал самые гадкие слова, какие только знал, и, наконец, они дошли до помутившегося сознания его друга. Кирилл вскрикнул и метнулся к раскрытому балкону, но Лари успел обхватить его сзади и крепко сжал.

– Уйди отсюда, – крикнул он Максу. – Пошел вон!

– Я?! – Максим задохнулся от несправедливости: он гонит меня, своего родного сына.

И он ушел. Уехал на лето к бабушке, хотя до конца занятий оставалась еще неделя. Лари часто звонил туда, но Макс не подходил к телефону. А когда в конце августа отец приехал за ним, оба вели себя так, будто ничего не произошло. За три месяца Макс успел внушить себе, что ему на всех наплевать.

С Кириллом они встречались в школе, но ни тот, ни другой не делали попыток поговорить. Максим смотрел на бывшего друга с презрением и знал, что Кирилл это замечает. Он ни разу больше не видел, чтобы отец подошел к Кириллу, или тот заглянул к ним домой. Макс до сих пор не знал: было ли что-нибудь между ними, кроме того поцелуя, и насколько глубока степень падения обоих… Он старался не думать об этом, хотя во сне увиденная сцена всплывала из темной пучины памяти, расцвеченная новыми деталями, и тогда Макс просыпался задыхающийся, мокрый и полный ненависти.

Впервые после того случая он увидел их вместе во время выпускного бала. Девчонки наперебой приглашали Кирилла на «белый» танец, и, в конце концов, тот сбежал из зала. Через какое-то время Максу тоже понадобилось выйти. Он миновал узкий коридорчик со стендами «Гордость школы» и стенгазетой «Прощай, школа!», и увидел на лестничной площадке отца с Кириллом. Расстояние между ними было никак не меньше двух метров. Всегда чуть надменное лицо Кирилла на этот раз так и кривилось от брезгливости. Но видимо, Лари говорил вещи столь важные для него, что постепенно это неприятное выражение сменилось жадным любопытством. Через месяц Кирилл поступил в пищевой институт, а Макс ушел из дома.

Он всегда знал, что вернется. И заживет по-настоящему, ведь был не глуп и отдавал себе отчет, что его затянувшееся бродяжничество по Руси – всего лишь мальчишеский протест. Но Макс почувствовал себя готовым вернуться только там, в московском детском доме, который был не хуже других и не лучше.

Максим протягивал детям руки и вспоминал перекошенное от едва сдерживаемого крика лицо Кирилла, который так и не посмел ответить, как следовало одной их учительнице. Эта молодящаяся математичка с душой матерого эсэсовца, находила удовольствие в том, чтобы ковырять заточенной указкой в душах своих учеников. Кирилла она спросила прямо на уроке, перед всем классом: «Ты хоть помнишь всех своих отцов-то? Гляжу, твоя мама – не промах!» Тогда они еще не были в ссоре, и Макс взорвался: «Да как вы смеете?! Старая дура!»

На педсовет они явились всем классом, потому что были дружны и вставали «все за одного!» Кирилл был в полуобморочном состоянии, и Максу приходилось время от времени щипать его или пихать в бок. Учительницу не отстранили от занятий, только мягко пожурили, а Максу посоветовали познакомиться с книгами по культуре общения.

Он вспоминал это, ворочаясь на узкой казенной койке, и чувствовал себя таким же сиротой, как и все в этом большом доме, ведь Кирилл всегда был ему больше, чем другом. Теперь ему не стыдно было признать, что единственный, кого он по-настоящему любил, и за кого пошел бы в огонь и в воду, это тот красивый, мечтательный мальчик, от которого Макс так легко отрекся.

А ведь Кирилл буквально пас его, когда из семьи ушла мать Максима. И если б его не оказалось рядом, Макс уснул бы тогда тяжелым, мучительным сном, наглотавшись таблеток. Когда его откачали в больнице, Кирилл оказался первым, кого он увидел, хотя в машине «Скорой помощи» его не было. Почему-то Макс постеснялся спросить, как же Кирилл оказался рядом и до сих пор не знал этого. И почему-то ему позарез нужно было это узнать…