Под знаком черного лебедя

Кладбища полным-полны разлагающихся трупов, так что, разумеется, там страшно. Немножко. Но что угодно, если думать о нем достаточно долго, становится еще и чем-то другим. Прошлым летом, когда была хорошая погода, я уезжал далеко-далеко, сколько хватало моей карты. Даже до Уинчкума один раз доехал. Если по дороге попадалась норманнская (круглая) или саксонская (островерхая) церковь и никого не было поблизости, я прятал велосипед где-нибудь на задворках и ложился в кладбищенскую траву. Невидимые птицы, изредка цветок в банке из-под варенья. Экскалибура, застрявшего в камне, я не нашел, зато обнаружил надгробие, датированное 1665 годом. 1665-й – год чумы. Это мой рекорд. Могильные камни обычно стираются за пару столетий. Даже смерть вроде как умирает. Самую грустную эпитафию я нашел однажды на кладбище на Бредонском холме. «Ее многочисленные добродетели украсили бы и более долгую жизнь». Похороны – это тоже вопрос моды, как клеш и брюки-дудочки. Мистер Бродвас говорит, что на кладбищах сажают тис, потому что дьявол терпеть не может его запах. Не знаю, верю ли я в это, но планшетки для спиритических сеансов точно работают. Я знаю кучу историй, когда люди получают послание: «С-А-Т-А-Н-А-Т-В-О-Й-П-О-В-Е-Л-И-Т-Е-Л-Ь», стекло разлетается, и приходится посылать за священником. (Однажды дух вселился в Гранта Бёрча и его устами сказал Филипу Фелпсу, что тот умрет 2 августа 1985 года. Теперь Филип Фелпс не ложится спать без Библии под подушкой.)

Людей всегда хоронят лицом на запад, чтобы они, когда протрубят трубы Страшного суда, встали, выкарабкались на поверхность и пошли прямо на запад, к трону Иисуса, где их будут судить. Если ты в Лужке Черного Лебедя, то выходит, что трон будет в Аберистуите. А вот самоубийц хоронят лицом на север. Им сроду не найти трон Иисуса, потому что мертвые ходят только по прямой. Они все окажутся в Джон-О’Гротсе. Аберистуит не самое интересное место в мире, но папа говорит, что Джон-О’Гротс – всего лишь кучка домов там, где в Шотландии кончается вообще вся Шотландия и ничего не остается.

По-моему, лучше совсем никакого бога, чем бог, который делает такое с людьми.

На случай если «призраки» за мной следят, я бросился на землю и перекатился, как заправский спецназовец. Но на кладбище при церкви Святого Гавриила никого не было. Звонари еще репетировали. Когда стоишь вплотную, колокола на самом деле не звонят, а плям-кают, тыркают, баммммают и еще делают «баЛУУУ-Ум». Наступила и прошла четверть девятого. Поднялся ветерок, и две гигантские сосны заскрипели костями. Полдевятого. Колокола замолкли, уже насовсем. Тишина поначалу звенит так же громко, как сам звон. Завтра суббота, но, если я через час или около того не попаду домой, начнется: «Сколько сейчас времени, по-твоему?» Из церкви вышли звонари, на ходу обсуждая какого-то Малькольма, который ушел в мунисты и последний раз его видели, когда он раздавал цветы в Ковентри. Звонари пролезли через «покойницкие ворота», и голоса их затихли в направлении «Черного лебедя».

Я заметил мальчишку – он сидел на кладбищенской стене. Для Плуто Ноука слишком мал ростом. Для Гранта Бёрча, Гилберта Свинъярда или Пита Редмарли – хиловат. Я подкрался к нему бесшумно, как ниндзя. На нем была армейская бейсболка козырьком назад, как носит Ник Юэн.

Я так и знал, что Ник Юэн в «призраках».

– Ник, привет!

Но это был Дин Дуран – он заорал: «ААААА!!!» – и свалился со стены.

Дуран выскочил из зарослей крапивы, яростно почесывая руки, ноги и шею.

– Чертовы жгучки жгутся как черти! – Дуран знал, что выглядит идиотом, и потому не стал изображать сильно крутого. – Что ты тут делаешь?

– А ты что тут делаешь?

– Ну, я эту… записку получил. Приглашение вступить… – Когда Дуран думает, это всегда очень заметно. – Э. А ты что, «призрак»?

– Нет. Я думал, что ты «призрак».

– А эта записка, что у меня в пенале?

Он расправил смятую записку – точно такую же, как у меня.

Дуран правильно разгадал мое смятение:

– Ты тоже получил?

– Угу.

Эта новость меня смутила, разочаровала и обеспокоила. Смутила, потому что Дуран явно не годится в «призраки». Разочаровала, потому что «призраком» быть вовсе не круто, если таких лузеров, как Дуран, тоже принимают. Обеспокоила, потому что все это очень уж походило на розыгрыш.

Дуран ухмыльнулся:

– Круто! – (Я оттащил его к стене.) – Круто, что «призраки» позвали нас обоих, вместе типа.

– Угу. Классно, – сказал я.

– Наверно, они поняли, что мы с тобой прирожденная команда. Как Старски и Хатч.

– Угу. – Я заозирался, подозревая, что где-то здесь прячется Уилкокс.

– Или как Торвилл и Дин. Я знаю, ты всегда мечтал надеть юбочку в блестках.

– Очень смешно, блин.

Из уха Луны выплывала, сияя, Венера.

– Думаешь, они по правде придут? – спросил Дуран.

– Ну они же нас вызвали сюда, скажешь – нет?

Из ряда домиков, что при церкви, донеслись звуки трубы.

– Да, но… а вдруг нас кто-то решил разыграть?

Может быть, то, что нас заставляют ждать, – часть испытания. «Если Дуран уйдет, ты будешь выглядеть более достойным кандидатом в „призраки“», – шепнул Глист.

– Ну иди домой, раз ты так думаешь.