Под знаком черного лебедя

– В любом случае нам надо валить. – Гилберт Свинъярд встал. – Всем.

Неоспоримый факт пронзил меня словно острой иглой. Если бы это я, а не Дуран провалился в теплицу мистера Блейка, Дуран ни за что не бросил бы меня на растерзание этому психу. Я точно знаю.

«Не разевай пасть», – предупредил Глист.

– Плуто?

Плуто Ноук и остальные «призраки» обернулись.

– А что, никто не собирается…

Выговорить это было в тыщу раз трудней, чем бегать по чужим дворам.

– …убедиться, что с Дураном все в… – Вешатель перехватил «порядке», – что он не ранен? Вдруг он ногу сломал или его изрезало стеклом?

– Блейк вызовет «скорую», – сказал Грант Бёрч.

– Но разве нам не нужно… ну, вы знаете…

– Нет, Тейлор. – Плуто Ноук теперь был похож на бандита. – Даже не подозреваем.

– Этот гондон знал наши правила, – выплюнул Пит Редмарли. – Попался – выкручивайся как хочешь. Если ты, Джейсон Тейлор, сейчас пойдешь и постучишь к Блейку в дверь, начнется «кто, да что, да почему», бля, допрос третьей степени, и приплетут «призраков», а этого мы допустить не можем. Мы здесь были, когда тобой в этой деревне еще и не пахло.

– Я не собирался…

– Вот и славно. Потому что Лужок Черного Лебедя – это тебе не Лондон и не долбаный, как его, Ричмонд. Если ты пойдешь к Блейку, мы об этом узнаем.

Ветер зашелестел десятью тысячами страниц дуба.

– Да, конечно, но я только… – запротестовал я.

– Ты сегодня никакого Дурана в глаза не видел. – Плуто Ноук потыкал в меня коротким пальцем. – И нас не видел. И про «призраков» не слышал.

– Тейлор, иди домой, понял? – в последний раз предупредил меня Грант Бёрч.

И вот я стою, через две минуты и двойную петлю с обратным ходом, гляжу в глаза дверному молотку мистера Блейка и усираюсь от страха. В доме орет мистер Блейк. Не на Дурана. В телефон – он вызывает «скорую». Как только мистер Блейк повесит трубку, я забарабаню молотком в дверь и буду барабанить, пока меня не впустят. И это лишь начало. Меня вдруг осеняет. Я вспоминаю тех самоубийц, которые ковыляют на север, на север, на север, к месту, где нет ничего и лишь горы тают в море.

Это не проклятие, не наказание.

Они именно этого и хотят.

Солярий

Дверные молотки орут:

– ОТКРЫВАЙ! ОТКРЫВАЙ! А НЕ ТО Я ВЕСЬ ДОМ РАЗНЕСУ!

Звонки – куда скромнее:

– Ау? Есть кто дома?

На двери дома священника были и молоток, и звонок. Я попробовал и то и другое, но все равно никто не ответил. Я стал ждать. Наверно, священник отложил гусиное перо на письменный прибор и нахмурился: «Боже милостивый, уже три часа?» Я прижался ухом к двери, но большой дом не выдавал своих тайн. Солнце заливало жаждущий газон, цветы пылали, деревья дремали на ветерке. В гараже стояла пыльная машина – «вольво»-универсал. Ее явно не помешало бы вымыть и отполировать с воском. («Вольво» – единственное, чем славится Швеция, если не считать «Аббы». У «вольво» есть защитные дуги, так что, если гигантский многоосный грузовик решит размазать тебя по шоссе, не превратишься в лепешку.)

Я даже вроде как надеялся, что никто не ответит. Дом священника – серьезное место, всякому ясно, что детям тут делать нечего. Но когда я на прошлой неделе прокрался сюда под покровом ночи, на почтовом ящике обнаружился приклеенный скотчем конверт. «Элиоту Боливару, поэту». Внутри было короткое письмо – сиреневыми чернилами на грифельно-серой бумаге. В нем меня приглашали в дом священника в три часа дня в воскресенье для обсуждения моих трудов. «Трудов». Еще никто никогда не называл стихи Элиота Боливара «трудами».

Я пнул камушек на дорожке.

Отодвинулась щеколда, словно выстрел раздался, и дверь открыл старик. Кожа у него была в пятнах, как умирающий банан. Старик был одет в рубаху без воротничка и штаны с подтяжками.

– Добрый день?

– Э… добрый день. – Я хотел сказать «здравствуйте», но Вешатель в последнее время стал цепляться к словам на «з». – Это вы священник?

Старик оглядел сад, словно я мог стоять тут только для отвлечения внимания.

– Нет, я совершенно точно не священник. А что? – (Иностранный акцент, но не французский – более квелый.) – А вы – священник?

Я помотал головой. (Вешатель даже «нет» не пропустил.)

– Мне написал священник. – Я показал ему конверт. – Только он не…

Я не смог выговорить «подписался».

– …не написал свое имя.

– Йа, ага. – Похоже, этот несвященник уже много лет ничему не удивлялся. – Идемте в солярий. Можете снять обувь.

В доме пахло печенкой и землей. Бархатная лестница резала пополам солнечный свет, падающий в прихожую. Синяя гитара лежала на чем-то вроде «турецкого стула». В золотой раме голая женщина в плоскодонке дрейфовала по озеру среди лилий. «Солярий» звучит круто. Планетарий, но для солнца, а не для звезд? Может быть, священник в свободное время занимается астрономией.

Старик предложил мне рожок для обуви. Я не очень хорошо представляю себе, как ими пользуются, поэтому сказал «нет, спасибо» и стащил кроссовки с ног обычным способом.

– Вы дворецкий?

– Дворецкий. Йа, ага. Хорошее описание моих обязанностей в этом доме. Идите за мной, пожалуйста.