Под знаком черного лебедя

Я думал, только архиепископы и поэты достаточно мажористы, чтобы держать дворецких. Видно, священникам они тоже полагаются. Истертые половицы ребрили мои ступни сквозь носки. Коридор вился вокруг скучной гостиной и чистой кухни. С высоких потолков свисали люстры в паутине.

Я чуть не влетел в спину дворецкого.

Он остановился и произнес в узкую дверь:

– Гость.

В солярии не оказалось никаких научных приборов, хотя в световые люки в потолке вполне пролез бы телескоп. В раме большого окна виднелся заросший сад с наперстянками и книпхофиями. Вдоль стен солярия стояли книжные шкафы. Неиспользуемый камин сторожили карликовые деревья в замшелых горшках. От сигаретного дыма все было смазанным, как в телевизоре, когда показывают архивные кадры.

На плетеном троне сидела старая жабообразная дама.

Старая, но величественная, словно шагнула с портрета, – у нее были серебристые волосы и шаль царственного пурпурного цвета. Я решил, что это мать священника. На ней были драгоценные камни размером с «кола-кубики» и «шербетные бомбочки». Ей было лет шестьдесят или семьдесят. Со стариками и маленькими детьми никогда не скажешь. Я обернулся на дворецкого, но тот уже исчез.

Струистые глазные яблоки старой дамы гонялись за словами по страницам книги.

Может, кашлянуть? Нет, это глупо. Она и так знает, что я здесь.

От ее сигареты шла вверх струйка дыма.

Я присел на диван без подлокотников, ожидая, когда она будет готова со мной говорить. Ее книга называлась «Le Grand Meaulnes». Я задумался о том, что значит «Meaulnes», и пожалел, что не говорю по-французски, как Аврил Бредон.

Часы на каминной полке стругали минуты, рассыпая секунды.

Костяшки у старой дамы были ребристые, как «Тоблерон». Время от времени костлявые пальцы смахивали пепел со страницы.

– Мое имя – Ева ван Утрив де Кроммелинк. – Если бы павлин умел разговаривать, у него был бы как раз такой голос. – Можете называть меня «мадам Кроммелинк».

Я решил, что у нее французский акцент, но не был уверен.

– Мои английские друзья – вымирающий вид в эти дни, – они говорят мне: «Ева, в Великобритании твое „мадам“ отдает беретами и луковым супом. Почему не просто „миссис Кроммелинк“?» А я говорю им: «Убирайте себя чертям! Что плохого в беретах и луковом супе? Я мадам или даже madame!» Allons donc[6]. Уже три часа, и даже немного после, и значит, вы – поэт Элиот Боливар, я полагаю?

– Да. – («Поэт»!) – Очень приятно познакомиться… мадам Кроммиленк?

– Кром-ме-линк.

– Кроммелинк.

– Плохо, но лучше. Вы моложе, чем я полагала. Четырнадцать? Пятнадцать?

Клево, когда тебя принимают за парня постарше.

– Тринадцать.

– Ackkkk, чудесный, мучительный возраст. Ни мальчик, ни подросток. Нетерпение, но и робость. Эмоциональное недержание.

– А священник скоро придет?

– Пардон? – Она подалась вперед. – Что, – (у нее получилось «чито»), – за священник?

– Это дом священника, так? – Я испуганно показал ей свое приглашение. – Так написано у вас на калитке. На главной дороге.

– Ах, – кивнула мадам Кроммелинк. – Дом священника, священник. Вы мизинтерпретировали. Без сомнения, когда-то здесь жил священник. До него – два священника, три священника, много священников, но больше нет.

Костлявой рукой она изобразила, как улетает облачко дыма.

– Англиканская церковь с каждым годом становится все банкротнее и банкротнее, как фирма автомобилей «Бритиш лейланд». Мой отец говорил, католики умеют управлять деловой стороной религии. Католики и мормоны. Плодите и размножайте нам клиентов, велят они своей пастве, или отправитесь в инферно! Но ваша англиканская церковь – нет. И вот вам последствие, эти очаровабельные старые дома священников продаются или сдаются, а священники должны переезжать в маленькие домики. Остается лишь имя «дом священника».

– Но… – Я сглотнул. – Я с января опускаю свои стихи в ваш почтовый ящик. Как же они тогда каждый месяц оказываются в приходском журнале?

– А это, – мадам Кроммелинк так мощно затянулась сигаретой, что та на глазах укоротилась, – не должно быть загадкой для поворотливого мозга. Это я доставляю ваши поэмы настоящему священнику в настоящий дом священника. В безобразное бунгало возле Хэнли-Касла. Я не беру с вас денег за эту услугу. Она есть gratis[7]. Это есть хорошее упражнение для моих неповоротливых костей. Но в оплату я первая читаю ваши стихи.

– Ох. А настоящий священник знает?