Под знаком четырёх

Наверное, Сименона нисколько не задели слова Фейара, что его детективы непохожи на привычные классические образцы: боже мой, да он и хотел (подобно Чандлеру) создать детективный роман собственного образца! Конечно, ни Сименон, в большей, ни Чандлер — в меньшей степени совсем уйти от формулы не могли. Чандлеру не нравится метода Дойла или Кристи, но он, сам того не замечая, разделяет их многие правила. Нужды нет, что Дойл или Кристи не потрудились сформулировать их в отличие от самого Чандлера, но они им следовали неуклонно. Таково, например, неписанное правило, что финальное объяснение должно быть не слишком коротким, но при этом всегда напряженно-интригующим для читателей любого типа. Ведь есть такие, что очень сообразительны и догадливы, а некоторых ничего не стоит обвести вокруг пальца. Значит, надо, чтобы в рассказе (романе) обязательно присутствовали подробности, которые могут ускользнуть от внимания читателя самого проницательного, — считает Чандлер. И конечно, оба, и Сименон, и Чандлер, скрупулезно следуют классической традиции: «жертва — сыщик — подозреваемый — обнаружение истины». Однако Мегрэ — это не Дюпен, не Холмс и не Пуаро. — и не должен, и не мог ими стать. Разумеется, Сименон прекрасно понимал, как неотразима сила характерной детали, — например, трубки Холмса. Ну что ж, и Мегрэ из романа в роман будет раскуривать трубку, ломая ли голову над разгадкой преступления или — с чувством удовлетворения: нашел, догадался. Но Дюпен и Холмс — аристократы духа и происходят от благородных родителей, а Сименон, в отличие от По и Конан Дойла, вовсе не склонен восхищаться духовным аристократизмом и вообще рыцарством прошлых и настоящих времен: «Ах, если бы завтра или послезавтра не стало больше герцогов, то есть прохвостов», — вздыхает он в «Я диктую». Не зря у него Мегрэ не верит власть предержащим и недолюбливает их. Вот Мегрэ наносит визит министру Пуану. Исчез важный документ «Отчет Калама», в котором ныне покойный архитектор предупреждал, что строить детский санаторий там, где выгодно подрядчикам, нельзя — из-за подвижности грунта. Однако соображения выгоды взяли верх, подрядчиков поддержала продажная пресса, санаторий построили, а затем часть здания рухнула и погибло сто двадцать восемь детей. Теперь самое бы время разоблачить виновных, но обвинительный документ-улика исчез из кабинета Пуана. Под угрозой его честное имя, не только карьера. И вот расследование начинает Мегрэ, который испытывает крайнюю неприязнь ко всему, что связано с политикой. После общения с политическими деятелями у него всегда возникает желание побывать в кругу обыкновенных людей, которые занимаются скромными повседневными делами. Но он хочет помочь Пуану, тот министр, но честный человек, что стало редкостью в «республике приятелей» — так Мегрэ и Сименон называют правительственные коалиции в послевоенной Франции: все друг друга знают, рука руку моет, противники, яростно спорящие друг с другом на телеэкране, затем вместе по-приятельски обедают и договариваются об очередном телевизионном шоу («Мегрэ у министра»). Тут Сименон полностью солидарен с Мегрэ, и трудно сказать, не зная заранее, кому принадлежит вывод: «Неужели у всех этих министров, депутатов, важных персон, которые регулярно появляются на телеэкранах, совесть действительно чиста? Их утверждения зачастую настолько лживы или тенденциозны, что трудно поверить, будто они искренни. Ну, а если они искренни, то тогда эти люди настолько близоруки, настолько оторваны от действительности, что я даже колеблюсь, как их правильней назвать — слепыми идеалистами или идиотами?» Это говорит Сименон, однако под каждым словом тут мог подписаться и Мегрэ.

Жан Габен, Киния Айкава — в роли Мегрэ

Мегрэ не любит не только политиков. Не жалует он и богачей, и титулованную знать. Они пускают пыль в глаза, и «нужно научиться видеть их такими, как они есть, без позолоты, голенькими». Мегрэ знает, что за фасадами их прекрасных домов живет одна мечта: деньги («Мегрэ сердится»). Эта неприязнь к богачам — исходная позиция демократа Мегрэ, и Сименон постоянно напоминает об этом противостоянии. Мэр, дворянин Грандмэзон и демократ Мегрэ при первой же встрече проникаются взаимной враждебностью. Они принадлежат к разным общественным классам, у них разный образ жизни, разные привычки. Так, Мегрэ выпивает по-дружески с рыбаками и шлюзовщиками в портовом бистро, а Грандмэзон в своем особняке в это время угощает чаем с ликером и пирожными важных господ из прокуратуры.

Но позвольте, скажет дотошный читатель, что же Дюпен сочувствовал министру, похитителю «пропавшего» письма, или Холмс — бесчестному аристократу полковнику Валентайну, укравшему чертежи Брюса-Партингтона?