— Примет, куда денется. Дело в том, что объединенная Германия является самым мощным по экономике государством, а потому не заинтересована в промышленном производстве той же Прибалтики. В Нарве безжизненными строениями застыл Кренгольм, «Балтиец» давно прикрыли, еще гикнулось шесть заводов, и населения всего полсотни тысяч. Мы вот с тобой сигареты курим эстонские, а их в моем времени давно нет, как и целого ряда традиционных товаров. И уже никогда не появится — в колониях не принято производить товары, они должны их покупать!
— Но как же так? Ведь нужно на что-то жить, а для этого требуется импортировать продукцию, чтобы иметь возможность покупать необходимое на внешних рынках.
— Евросоюз выделяет дотации, на это и живут. Хотели прикрыть добычу сланцев, что сильно вредит экологии, но в Таллинне сообразили, что останутся без электричества наших Прибалтийской и Эстонской ГРЭС. В Литве закрыли Игналинскую атомную электростанцию, и покупают дорогую электроэнергию из Польши, от более дешевой белорусской или российской отказались. Так что промышленность сразу обанкротилась, не в силах конкурировать с той же Германией, а огромный восточный рынок закрыт из-за политического разрыва с противостоянием. «Спасение» в том, что население уменьшилось на пятую часть в Эстонии, а в Литве почти на треть. Молодежь уезжает в богатые европейские страны на заработки и уже не возвращается на родину. Нужно подождать еще лет двадцать, и маски будут сброшены — ведь недаром прибалтийские страны в тридцатые года именовали «картофельными республиками» — ты ведь сам прекрасно знаешь, что до распада империи там было много промышленных предприятий. А что потом?
— Мало что осталось, — пожал плечами «Лаэ», — несколько электростанций на торфе построили, а большая часть заводов и верфей закрылись. Да и заказов не было. Зато сейчас…
— Все будет закрыто, «Лаэ». Придут иные времена — эсэсовцы станут героями, коммунисты преступниками, причем всех русских сделают «козлами отпущения», и самым мягким словом в их адрес станет «оккупант». Впрочем, ты ведь сам прекрасно знаешь, как к ним относились в буржуазной Эстонии, хотя русские там жили со времен императора Петра, причем никакой эстонской государственности тогда и в помине не было. Да, кстати, а в будущем будет еще хуже — половина проживающих в Эстонии русских с самого начала получила паспорта, без предоставления гражданских прав. Вот такая «демократия» на марше! Но это и понятно — капитализм всегда насаждает воинствующий национализм, «переделывая» мозг у подрастающего поколения, — Павел тяжело вздохнул, и негромко добавил:
— Одно утешение — уровень коррупции не столь велик как в России, так что сравнение нарвского «променада» с Ивангородским не в пользу последнего — «джунгли» остались, право слово, но только без кавычек!
— Сам интернационалист, и как ты считаю, что будущее за социализмом. И таких, как я много…
— Гораздо меньше, чем ты думаешь. По одной простой причине — декларируемые социалистические идеи вошли в противоречие с экономическим и жизненным укладом, а потому быстро «размываются». И чем дальше, тем больше. Только и всего — «болезнь» уже зашла слишком далеко. С нашего места не видно, но это не значит, что ее нет. Я сам начал понимать это после начала «перестройки», и слишком горестно было это прозрение.
— Расскажи, Пауль, о том, что случилось.
— Если хочешь, тогда послушай…
Глава 39
Дела минувшие
июль 1989 года
— Бля… Попались, Катя. Тебя изнасилуют, меня забьют до смерти или искалечат так, что под себя гадить буду. Их пятеро — крепкие ребята!
— Мы с тобой незнакомы, ты меня с остановки провожаешь. Предложу им отпустить тебя, и «отсосу» троим, думаю, справлюсь. А с пятерыми никак не смогу — только стрелять наповал.
— Нельзя, пули из трупов достанут и все — провал полнейший! Да и «отмазать» не смогут, и на «след» нам выведут — сыскари ведь тоже люди, и за денежку весомую выдадут все, что знают. Так что «дезактивировать» нужно всех пятерых, и провести «контроль».
— Я понимаю, только никогда с таким не сталкивалась…
— Надо, Катя, соберись. Это «куклы», только пока живые, и думающие, что им позволено все! У нас нет выбора, только резать — впереди смерть!
Павел незатейливо выругался сквозь зубы, такой встречи он не ожидал, хотя именно подобные случаи происходили сейчас повсеместно и постоянно, неся одним глумление над беспомощными жертвами, а другим истязания, а порой инвалидность и даже гибель…
За четыре с лишним года после начала «перестройки» страна съехала с «катушек» основательно. Порой Никритину казалось, что московские власти во главе с «меченным кляксой» лысым генсеком старательно делают все, чтобы вызвать всеобщее недовольство народа именно этой властью.