Под знаком феникса

— Янаев и Пуго с компанией время бездарно упустили, дерьмо номенклатурное, решимости никакой, — Гирс выругался сквозь зубы, — тут действовать надо, а они позволили народу сбежаться и баррикады строить. Ты сам подумай, Макс, тут все звенья одной цепи — «меченого», судя по всему, взяли под арест, и хотели взять власть. А для этого надо силу показать и решительность ее применения, а вот этого нет. «Прибалтов» еще можно напугать так, что обгадятся и притихнут, но смотри, что в Вильнюсе вышло?! Будто специально на сепаратистов работают!

— Я думаю, что на местах ГКЧП просто не поддержала партийная номенклатура, в этом все проволочки. Если мое предположение верное, тогда все объяснимо — ими двигает не решимость, а страх.

Павел тяжело вздохнул, посмотрел на голубое, без облачка небо, и достал из пачки сигареты — одну протянул Гирсу, другую взял себе. Машинально посмотрел на часы — минутная стрелка подходила к двенадцати, через одиннадцать минут нужно начинать, если не поступит очередной приказ. А делать этого не хотелось — он впервые стал с пронзительной ясностью осознавать, что дело, которому служил, обречено.

Покосился на Гирса, тот курил с окаменевшим лицом. В груди заныло — парень будет стрелять на поражение, а сакральные жертвы сейчас нужны только противникам. Это показал Вильнюс, сомнений не было, что в людей и военных стреляли сепаратисты, им было выгодно пролить кровь, и обвинить в этом исключительно власть. А хай в газетах, по телевидению и радио поднялся такой, что Горбачев сразу попятился и «сдал» армию. Так что сразу ясно стало, на чью мельницу «льет воду» самый натуральный самозванец, «новоявленный президент».

В том, что Гирс не будет стрелять на поражение, Павел понимал — тот никогда не ставил собственные желания выше дела. И не станет их всех доводить до цугундера — но какая-то толика сомнений все же оставалась…

— Парни, стойте — передали отбой, понимаете — я получила три ноля. И приказ немедленно отправляться в Москву. Мы должны прибыть туда к утру, и там получим указания на «точке»!

Павел хрипло вздохнул, отодвинул руку от пулемета. Посмотрел на Гирса, тот сидел побледневший, с застывшим взглядом — Никритин моментально понял, что тот мысленно простился с жизнью, к которой сейчас снова стал возвращаться. А это прямо говорило о том, что парень был готов стрелять на поражение, устроить бойню, убить многих и погибнуть самому. И в который раз мысленно проклял их поганое ремесло, которое прежде считал очень важным для сохранения СССР, ведь на недавнем референдуме три четверти жителей высказались за его сохранение…

— Макс — с броневика говорят своими словами, а не читают написанную кем-то речь по бумажке…

— Сам вижу, теперь понимаешь, во что мы могли вляпаться?!

Павел скривил губы, глядя на еще одного правителя, что пришел на смену «меченному». А ведь Ельцин Горбачева неизбежно сменит, пусть даже того поддержат во всех союзных республиках.

— Ага, понимаю. Капиталистическая революция свершилась, а мы новые охранные псы будущего самодержца. Партии кирдык, советской власти капец, а нас с тобой сдадут позже, принеся в ритуальную жертву. Смотри, как радостно орут, приветствуют новую жизнь. Дурачье верит в будущий капитализм с «человеческим» мурлом!

Гирс как всегда ерничал, шепча ему на ухо. Павел даже подумать не мог, что им прикажут сменить «амплуа», и стоять в огромной толпе народа, охраняя главу РСФСР. Он машинально отвел лицо от камеры, объектив которой направили прямо на него, и посмотрел на Ельцина. Тот продолжал читать текст, его окружали «комитетские» охранники. И тут заметил находящегося в их ногах танкиста. Парень, сидя в люке на башне явно плакал, прикрыв ладонями лицо. И Павел с пронзительной ясностью осознал, что это как раз и есть самое настоящее в этом насквозь фальшивом представлении, что «неизвестные» режиссеры поставили перед всей страной, как дурную сценку в цирковом балагане…

Глава 55

— Извините, Павел Иванович, но я никак не могу отделаться от ощущения, что вы гораздо старше, чем выглядите. Простите, но никакой вы не абитуриент, и не студент, даже не аспирант, вы вполне сформировавшийся ученый! А все непонятное меня интригует, как и эти ваши чудесные открытия, которые бесценны! Я был прав в своих предположениях, и вы это блестяще доказали, дорогой коллега!

От такой похвалы в иное время Павел бы зарделся маковым цветом — профессор был скуп на такие оценки. Сам он в той своей другой жизни был учеником Сергея Константиновича, защитил кандидатскую при его жизни, и позже докторскую диссертацию. А через два месяца его научный руководитель и друг, именно друг, несмотря на огромную разницу в возрасте, тихо ушел из жизни — война, прожитые годы и болезни взяли свое. Но сейчас до этого очень далеко, и он сможет использовать отпущенное время куда плодотворнее, тем более, что встреча состоялась на пять лет раньше намеченного в том времени срока.