Под знаком феникса

— Здесь все три стихотворения, ты мне привел семь. И знаешь, что интересно — строчки четвертого у меня здесь, — профессор прикоснулся ко лбу ладонью, — и на бумагу я их еще не помещал, а ты их знаешь. Теперь верю, что после моей смерти эту тетрадь передали тебе, согласно моей последней воле. Может, ты знаешь, какая она будет?

— Знаю, — глухо отозвался Павел, и открыл тетрадь на последней странице, — у вас нет детей, Сергей Константинович, а свою тетрадь вы завещали именно мне, написав вот здесь, в конце, что видели во мне не только ученика, но и сына. А я ваши стихи запомнил на всю жизнь — они чем-то созвучны моим собственным мыслям.

Павел потряс пачку «Таллинна» — сигареты закончились, высмолил все. В кабинете такая дымная завеса, хоть топор вешай, да и бутылка стояла пустая, только хмель не брал ни его, не профессора. Нервы, тут ничего не поделаешь, а у Сергея Константиновича еще огромный опыт с закалкой — бутылка превосходного коньяка на двоих это только для разминки.

— Ладно, ты слишком много знаешь потаенного, Павел, из того, что я бы мог доверить только самому близкому другу… или сыну. Удивил ты меня, сильно поразил, прямо в сердце. Сейчас…

Профессор наклонился над тумбочкой, и выложил на стол две пачки «Герцеговины Флор» — сигареты и папиросы. Потом извлек на свет еще одну бутылку коньяка, ловко ее откупорив.

— Между первой и второй промежуток небольшой, — пробормотал Сергей Константинович, разливая янтарную жидкость по стопкам. Они дружно выпили, и закурили. Нарушил молчание профессор:

— Почему ты открылся именно мне? Из-за нашего давнего знакомства, вернее, твоего со мною?

— Не только. Вы не выбросили партбилет, как другие, следуя всеобщему примеру — отчего вас затравили, и первым это стал делать «ступа» — он давно метил на ваше место, и, заняв его, показал себя истинным «демократом» — принялся давить всех оппонентов. Впрочем, ваши проблемы начались гораздо раньше, с лета 1985 года.

— Твои.

— Что «твои»? Мои проблемы?

— Переходи на «ты», так будет легче общаться, коллега. Странное ощущение — вижу перед собой облик парня, а говорю с ровесником. Так будет проще, когда мы с тобой наедине.

— Хорошо, Сергей Константинович…

— Можно без отчества, мы ведь ровесники. Ты такой же профессор, как и я, к чему условности. Эта тетрадка их просто стерла — так что привыкай. Мы с тобой на одной стороне. Про «лихие девяностые» ты рассказал, а что случилось с началом этой самой «перестройки», когда у меня проблемы начались по твоим словам.

— Григория Васильевича вывели из состава Политбюро — в нем Горбачев видел опасного претендента на пост генсека. Сфабриковали и пустили в оборот откровенную клевету.

— Так, теперь понятно, — профессор, даже если было у него легкое опьянение, протрезвел моментально, даже правый глаз прищурился, что происходило в чрезвычайно редких случаях. — И «ступа» решил воспользоваться удобным моментом и «подсидеть». Ведь так?! Он к этому времени докторскую защитил и профессором стал?!

— Так точно, — кивнул Павел, — еще в последний год правления Брежнева. Доносы на тебя писал, только им тогда хода не дали.

— Этим не удивишь, обычное средство в нашем террариуме, среди ППС, — совершенно равнодушно пожал плечами профессор, и закурил папиросу. Твердой рукой налил себе полную стопку, а вот Павлу плеснул половинку, негромко произнеся.

— Тело у тебя молодое, к алкоголю не тренированное. Нужно понемногу, а то что-то я не сообразил сразу.

— Так и я тоже, состояние как во времена «оно», когда за этим же столом мы выпивали не раз и не два. За диссертацией, когда работали….

— Это я сразу заметил, что с моим кабинетом ты хорошо знаком. Такие вещи чувствуешь моментально. Я все же в войну в особом отделе служил, не наивный юноша. А ты в «конторе» — выходит, и тут мы с тобой коллеги. Ты Брежневу писал — тебя ищут, это ясно. А в обком?

— Тоже написал — я ведь Романова знаю лично, ты познакомил нас на свое семидесятилетие. Как раз перед отставкой Григория Васильевича — все его начали сторониться.

— Так-так, — профессор задумался, постукивая пальцами по столу. Павел же поднялся со стула и походил по кабинету, разминая затекшие ноги. Странное ощущение снова оказаться в привычном для себя мире, да еще с человеком, которого он искренне любил и уважал. А теперь еще в новом для себя качестве в их отношениях.

— Хорошо. Завтра я позвоню Григорию Васильевичу и вечером с ним побеседую наедине. Мы любим порой по парку прогуливаться, — красноречивый взгляд профессора говорил о том, что 1-го секретаря ленинградского обкома могли банально подслушивать. Думаю, вам двоим следует переговорить тет-а-тет. Видишь ли, если тебя найдут сотрудники КГБ, то это одно, а если он, то совсем другое выйдет. Да и сам ты в курс раскладов войдешь. Да, ты зачем оружие с собой носишь? Не выгибай брови — у тебя пистолет в подмышечной кобуре, хотя ты его в портфель свой и спрятал.

— А ты думаешь, что в КГБ нет предателей?! Или хуже того — с источниками информации могут поступить в соответствие с правилом — так не доставайся ты никому!