Под знаком Льва

Меня поражает одно то, как обложка этой книги озаглавлена. «Уильям Шекспир. Гамлет, принц Датский», – читаю я летящий почерк тисненных золотом букв. Впечатленная, я поднимаю взгляд на Анджело. Кто бы мог подумать, что в свободное время он читает Шекспира! Неплохо. Я, например, еще со школьной программы свыклась с тем, что «Ромео и Джульетту» считают величайшей историей любви всех времен, но все равно никак не могу понять и принять это. Однако стоп…

Я смотрю на обложку книги, а в голове все трещит и взрывается. Анджело читает Уильяма Шекспира, который сто процентов не мог написать своего великого Гамлета в 1500 году или раньше. Лихорадочно вспоминая свои рефераты с уроков английского, я точно могу сказать, что Шекспир был современником английской королевы Елизаветы Первой, родившейся только в середине шестнадцатого века, в этом я абсолютно уверена, а значит, эта книга вообще еще не должна существовать.

Я растерянно смотрю на Анджело и хватаюсь за книгу, он только отвечает мне равнодушным взглядом, выпуская ее из рук. Осторожно поднимая томик, словно он сделан из тончайшего стекла и может вот-вот разбиться, я веду пальцами по мягкой, чуть оттопыренной кожаной обложке: страницы книги чуть волнистые, словно ее часто перелистывали. Титульный лист украшает тонкая медная гравюра, на которой жирными старомодными буквами написано: Трагедия Гамлета, принца Датского. Уильям Шекспир. Перевод Алессандро Верри. Рим, 1780.

Рим, 1780.

Вот же оно, черным по белому написано! Эта книга выйдет в свет только через двести восемьдесят лет… ох. Чертово время!

Мысли носятся по моей голове роем диких пчел, переворачивая привычный мир с ног на голову. Книга выскальзывает у меня из руки, неловко плюхаясь на колени.

– Эта книга… – Я дрожащими пальцами постукиваю по корешку. – У тебя не может ее быть.

Я смотрю Анджело в глаза, и он выглядит угнетенным, а затем вдруг, словно за секунду постарел на столетие, кажется таким уставшим и… сломанным.

– Год настоящий, если тебе интересно, – бормочет он, с нежностью глядя на книгу. – Я родился в 1762 году в небольшом местечке в провинции Кампанья, недалеко от Неаполя. Отец подарил мне эту книгу на восемнадцатый день рождения, и с тех пор я всегда носил ее с собой. Даже в тот день, когда попал сюда.

Я перестаю что-либо понимать, мозг просто отказывается работать, выдавая ошибку. Анджело только вздыхает, а после хватается за рукав рубашки и закатывает его до локтя, протягивая мне правую руку запястьем вверх, и у меня перехватывает дыхание.

На его руке тоже есть отметка, ровно в том же месте, где мой зодиак. Но в отличие от моего и даже от того, что у Лео, это не металлически мерцающий знак зодиака, а жуткий шрам. Я даже не хочу представлять себе, насколько ужасной была травма, которая его оставила. Я почти ощущаю отголоски той боли, которую пережил Анджело.

– Я был Стрельцом. – Его пальцы зависают над круглым шрамом, не касаясь его. – Знак проявился, и это навсегда изменило мою жизнь.

Он наклоняется, чтобы нежно взять меня за руку, и я не сопротивляюсь, позволяя сдвинуть мой рукав и обнажить запястье. Его обычно светлый взгляд затуманивается, когда он смотрит на голубоватый знак. В этом взгляде читается смесь горя и тоски, и это заставляет мое сердце болезненно сжаться. Пока он изучает знак Водолея, я постепенно начинаю понимать, что здесь происходит: Анджело – путешественник во времени, как и я. Путешественник во времени, который потерял свой знак зодиака. Я даже не подозревала о том, что такое вообще возможно. Мой знак, кажется, так прочно и безвозвратно въелся в кожу, что мысль о том, чтобы больше им не обладать, для меня ужасна. Он такая же часть моего тела, как вены и артерии, без него я – уже совсем другой человек.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Анджело закрывает глаза, отдергивая руку.

– Когда дело касалось путешествий во времени, я был совершенно одинок, – начинает он тихим голосом. – Спустя какое-то время я узнал, что в Германии есть тайное общество, принимающее путешественников и имеющее эмиссаров по всему миру. Но в самом начале я был один и никому не мог довериться. Помню, как был напуган, когда меня все чаще тянуло к картинам в церкви. Однажды я поддался этой тяге. Оказавшись в другом времени, я будто был невидимым, не имел даже возможности заговорить с кем-то. В своем времени поговорить тоже было не с кем. Кто бы смог понять меня? В какой-то момент я так освоил это мастерство, что даже стал наслаждаться путешествиями. До того дня, когда он выследил меня во время одного из моих визитов.