Под знаком Меркурия. Декоративная скульптура архитектурных сооружений Петербурга XVIII-начала XX века

Привлекателен и Зал наук и свободных искусств (Sala delle Arti Liberali). Этот зал, вероятно, был кабинетом папы Александра VI Борджиа. Сюжеты росписей этого зала, казалось бы, не связаны с Гермесом-Меркурием. В виде прекрасных дам здесь аллегорически представлены свободные искусства – Риторика, Грамматика, Диалектика, Геометрия, Арифметика, Музыка и Астрономия. В окружение этих дам Пинтуриккио вводит тех своих современников, чье творчество соответствует той или иной персонификации искусств. Так, писатель Паоло Кортези предстает на фреске «Риторика» как Цицерон – известный оратор и ритор прошлого, а архитектор Браманте, склонившийся перед знаменитым геометром античности Евклидом, показан на фреске «Геометрия» и т.д. То есть художник показывает тех людей, чья профессиональная деятельность связана с влиянием планеты Меркурий, и кого обычно называют «детьми планеты». Итак, Меркурий здесь невидимо присутствует как покровитель свободных искусств…

Мастера Высокого Возрождения, вслед за предшественниками, не оставляли без внимания Меркурия и его атрибуты. Мифологический жанр стал настолько популярен, что его сюжеты можно встретить в творчестве каждого мастера ренессансного искусства, тем более такого прославленного, как Рафаэль. Наиболее ярким примером обращения этого мастера к античной мифологии является роспись Лоджии Психеи (1517–1518) виллы Киджи «Фарнезина». Сюжетной основой для нее послужила история поиска любви, включенная в роман Апулея «Золотой осел». Здесь интересно проследить как иллюстративную линию в трактовке сюжета, так и герметическую.

Обращение Рафаэля к роману Апулея «Золотой осел» – знаковая черта эпохи Возрождения, «влюбленной» в магический герметизм. Напомним, что автор романа, живший во II в. н. э., устав от остановившихся в своем развитии греко-римских философских школ, обратился к египетскому оккультизму. В Египте, куда он переехал в надежде получения новых знаний, его даже привлекли к суду за занятие магией. Кстати, Апулею из Мадавра приписывали пассаж из «Асклепия», где египтяне, приверженцы магии, оживляли статуи богов. Естественно, что в вышеназванном романе такого сочинителя нашли отражения герметические традиции. Привлекательна в этом отношении концовка произведения, когда его герой, пережив все перипетии жизни в зверином обличье, данном ему за прегрешения, увидел сиятельный образ богини Исиды и, духовно прозрев, получил не только вновь человеческий образ, но и обрел путь к вере в служении Исиде, став жрецом ее храма. Это действо напоминало описание обряда инициации, столь характерное для герметиков.

Казалось бы, история Психеи и Купидона, включенная Апулеем в роман «Золотой осел», и послужившая Рафаэлю источником сюжетной линии росписи Лоджии Психеи виллы Киджи «Фарнезина», в большей степени служит иллюстрацией не столько к свершениям из мифологии античности, сколько реальным событиям из жизни заказчика: Агостино Киджи39 ко времени создания росписи наконец-то сочетался законным браком с Франческой Ордеаска. Торжественную процедуру совершил папа Лев Х.

Об аллюзивности мифологии и реалии этого произведения Рафаэля И. И. Тучков писал следующее: «Очевидно, владелец (Киджи – Н. М.) воспринимал себя новоявленным Купидоном, а собственную виллу сопоставлял с его загородным дворцом, стоявшим рядом с прозрачным хрустальным источником в окружении рощ, что подробно описано Апулеем /…/. Подобно тому как Купидона и Психею соединяет узами брака Юпитер, так и Агостино Киджи с Франческой Ордеаска обручает Лев Х, а испытания, выпавшие на долю Психеи, – очевидный намек на долгое ожидание Франчески».40

Но, иллюстрируя фривольный роман Апулея, Рафаэль не забывает о его метафоричности – трудности поиска душой (Психеей) любви (Купидона). Эта неоплатоническая идея стала тем гармоническим началом, которое несколько сдерживало художника от откровенного воплощения эротизма.

Отдавая должное герметизму, Рафаэль не забывает и о божественном Меркурии. Художник изображает этого персонажа не только как вестника богов и исполнителя их верховных решений, как это достаточно иллюстративно выглядит в композициях «Меркурий» и «Меркурий, ведущий Психею на Олимп», но дает ему и более образную характеристику во фреске «Совет богов». Здесь Меркурий показан несколько обособленным от толпы богов, прислушивающихся и всматривающихся в Венеру и Купидона, обращающихся к Юпитеру. Меркурий – единственный из богов, не интересующийся очередной склокой в благородном семействе, предпочитая испить вино, чашу с которым ему подносит нимфа, чем вслушиваться в перебранку.

Интересны и «соседи» Меркурия по этой композиции. Это и сфинкс, явно намекающий на близость Меркурия к тайнам Египта. Это и двуликий Янус, обладающий двойственной природой, не чуждой и Меркурию.