Под знаком снежной совы

— Д-дайте м-мне уйти! — сама не могла сейчас ровно выговорить ни слова, челюсти сводило, руки прыгали.

— У нас нет ключей, они все у Велислава, — раздался тот же грубый голос, что и вначале.

— Т-тогд-да от-тойд-дите! — я кивнула вправо, давая понять направление.

Все четверо сместились, куда было сказано. Снова кинулась обратно.

Куда бежать? Где может быть еще выход из этого чертового места? Где сейчас Велислав? Я убила человека! Святая Мария!

Впереди была лестница, но не та парадная, по которой я поднималась сегодня из большого холла, а узкая, скорее всего, ею пользовались слуги. Затравленным зайцем в три больших прыжка преодолела ее, чудом не запутавшись в подоле. Замерла и прислушалась.

Тихо, за мной никто не гнался. Значит, уверены, что из дома выхода нет. Пошла по темному коридору наощупь, касаясь стены, как слепая. Сердце колотилось в горле. Пробовала каждую дверь, на которую натыкалась, и каждая неизменно оставалась заперта. Длинный коридор заканчивался окном, несмотря на второй этаж — тоже с решеткой.

Из-за туч вышла луна, на несколько секунд осветив пространство. Чтобы не закричать, я прижала ладонь к губам. Из груди вырвался лишь протяжный стон. По стене прямо ко мне кралась длинная рогатая тень. Но коридор был пуст, никого из плоти тут не оказалось. От ужаса по щекам не останавливаясь текли слезы. Я часто неглубоко дышала.

— Господи, помоги мне!

Никогда не была особенно набожной, но пред лицом неведомой опасности не знала, что еще могу сделать. Пули тут точно не помогут. Почти без надежды ломанулась в очередную дверь и буквально ввалилась внутрь. Захлопнула дверь и привалилась к ней. Вряд ли тень остановит такая преграда. Света из маленького оконца оказалось достаточно, чтобы я разглядела, что это небольшое помещение, ведущее на чердак. Стараясь оказаться как можно дальше от тени, поползла по неудобной узкой лестнице наверх. Чердак был большой и очень холодный. Кажется, там была такая же температура, как и на улице. Стала пробираться к окну, надеясь, что хотя бы тут нет решеток.

В углу что-то шевельнулось. Трясущимися руками направила револьвер туда. Я все время шмыгала носом, потому что не могла ни высморкаться, ни убрать слезы, застилающие глаза — руки заняты.

* * *

— Черт бы все побрал! Где здесь уборная? — послышался голос, от которого слезы брызнули с новой силой, но на этот раз — от радости.

— Тося! Тосенька! — я выпустила оружие, которое с грохотом свалилось на пол, но мне было уже все равно — кинулась к подруге.

Та лежала на каком-то соломенном тюфяке со связанными сзади руками.

— А-августа-а-а, — протянула та совершенно пьяным голосом. Луна снова вылезла из-за облаков, осветив ее лицо, которое сейчас расплылось в блаженной улыбке. — Они меня чем-то накача-а-а-али-и-и, — пожаловалась девушка. — Ты пришла-а-а-а за мной! Я писать хочу!

Я быстро ослабила узлы на веревке и помогла вытащить из них кисти.

— За мной идет какая-то рогатая тень, Тось, мне очень страшно! — зашептала ей в ухо.

Она скривилась, растирая затекшие конечности и осмотрелась.

— Щас, погоди!

— Что?

— Погоди, погоди, да, вот! — она подхватилась, чуть не упала и шатающейся походкой, напоминающей краба, подошла к какому-то ведру, рядом с которым стояла поломанная швабра. Раздался журчащий звук и удовлетворенный стон.

— Ну все, где там твоя тень? — подошла подруга, судя по голосу, все такому же пьяному, но собранному, в полной боевой готовности.

Не знаю, считать это везением, или лучше бы мы вовсе не видели это, но луна больше не скрывалась за облака. Холодно и бело она освещала крышу. Я без слов протянула палец вперед, указывая на нечто, двигающееся по стене. Оно то вытягивалось, и тогда становились видны длинные, какие-то неправильные, будто изломанные конечности и изогнутые рога, то размывалось в бесформенное пятно. То ускорялось, то почти останавливалось. От ужаса мне хотелось выть.

— Ха! — Тося будто и не испугалась вовсе. — А ну! Поди сюда, рогатый! — она вытащила из-под блузки крестик, который покоился у нее на пышной груди и, вытянув насколько позволяла цепочка нараспев заговорила: — Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!».

Тень застыла. Я будто уловила ее неуверенность. У меня не было креста, но девяностый псалом было трудно не узнать. Видя колебания демона, подхватила молитву, теперь мы проговаривали слова в унисон:

— Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен. Щит и ограждение — истина Его.

Антонина говорила сначала нечетко, растягивая слова, как могут делать только сильно выпившие люди, но с каждым предложением она на глазах трезвела, тон становился тверже. Тень же наоборот, как будто посветлела.

— Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, — продолжали мы. — Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизятся: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.