Под знаком тигра

А может, всё-таки не злодей? – Ведь всё на земле живет за счет другого, что естественно. Значит, естествен и человек. Естествен в использовании живого, пока зависим от природы этой планеты. Только бы не переходить ту грань равновесия, где человеку сытно и природа благоденствует. Но, увы, эта грань давно преступлена, почти везде, где живет человек. И невозможно уже зачастую вернуть утерянное. И когда уже человек опомнится, когда ума наберется?

* * *

Под утро только и заснули. Чуть свет вскочили. Нашли топоры – в кустах дорогу прорубать. Приготовили верёвки – тигра тянуть. Побежали к охотоведу – уже нет дома: день воскресный, сезон охотничий. Та же картина и с другими ответственными лицами – никого нет дома, как специально. Как-то даже энтузиазм схлынул. И не на чем подъехать, и не с кем… Вот невезение, а там тигр лежит – вдруг кто-то еще найдет!

К обеду только подвернулась попутная машина: до места хоть подбросит – и то ладно. С сопки тигра вниз стащим, а там видно будет.

На сопку лезли наперегонки. Издалека привлекли внимание крики ворон: вроде кричали на том месте, где должен быть тигр. Повернули прямиком на крики. Немного усилий, отнятых крутым склоном с густым кустарником, и фейерверк отчаянно хлопающих крыльев поднялся из зарослей. Вот заразы! Небось попортили всего тигра! Ничего от них не спрячешь! Но вместо тигра… – остатки оленя.

И следы, следы владыки вокруг…

Да, хорошо он вчера пообедал: за раз съел почти всего оленя! Долго, видать, голодал. А где же нагл тигр?

Я первый нашел вчерашний след напарника. Он пыхтел сзади. Ага, вот здесь он вчера на месте потоптался: стрелял. Дальше заячьи следы и пятнышко крови. Тут положил зайца в рюкзак. Вот пошел крадучись. Опять потоптался на месте. Где-то рядом – тигр. Но следы обрываются и идут в обратном направлении. Ниже в ложбинке большая тигриная лежка и уходящие прочь следы гигантской кошки…

– Где же твой тигр? – оглядываюсь я на напарника. Схватившись за дерево, тот стоит с серым лицом.

– Как хорошо, что я к нему ближе не подошел, – только и смог сказать он.

Грешник

– Эй, хозяин! Будь добр – позволь переночевать!

Голос мой еле пробивается сквозь шум дождя и лай собаки к мерцающему свечой окошку.

Сильный дождь, рано опустивший сумерки, заставил искать ночлег понадежнее палатки и костра. Да и внутренний голос настойчиво внушал, что где-то поблизости есть жилье.

Ныряя в мокрые кусты, быстро пересёк поперёк долину ручья, выясняя наличие следов человека, и наткнулся на лесную, хорошо наезженную дорогу. В тайге, в таких местах, дорога обычно ведет к пасеке или охотничьему зимовью. Точно! Всего несколько минут ходьбы от ключа, где ловил местную форель-мальму, и на обширной поляне – вот она, добротная пасека с большой избой, омшаником и навесами, крепкой изгородью.

– Кого там принесла нелегкая? – сердито доносится из-за приоткрывшейся двери. – Кто такой? Чего надо?

Хозяин готов хлопнуть перед моим носом дверью: не любят пасечники непрошеных гостей. Много по тайге скитается лихого люду, того и жди, что беду с собой принесут.

Вспоминаю кстати рассказы уроженца этих мест и решаюсь выдать себя за земляка: «Да я Можаева внук. Дождь бы переждать».

Дверь недоверчиво поскрипела, словно советуясь с хозяином, нехотя растворилась.

– Заходи.

В полумраке дверного проема угадываются просторные сени, белеет вход в избу. Старательно шаркаю сапогами по металлической сетке у крылечка, вхожу. В уголке снимаю рюкзак, достаю запасную одежду и переодеваюсь в сухое. Вытаскиваю пакеты с продуктами, на ощупь выбираю что повкусней, откладываю для ухи десяток самых крупных форелин и, вежливо постучав, переступаю порог.

Неповторимый пасечный дух. Сухой и теплый воздух человеческого жилья насыщен запахом меда, цветов, трав, запахом яркого солнечного дня посреди земляничной поляны, запахом буйного лета. Воздух, густой и медовый, светится янтарным ореолом вокруг трепетного огонька свечи. Чисто выбеленные стены словно дышат теплом.

Крашеные половицы застелены домоткаными дорожками. Печь, стол, лавка, дверь в другую горницу. На столе свеча, книга.

Выкладываю харчишки на стол, отдельно – заветную фляжку. Из горницы выходит пасечник. Молча собирает нехитрый ужин: ещё горячая картошка, шмат сала, луковица, миска духмяного мёда, выдыхающий парок чайник. Кладет одну вилку, одну ложку, ставит одну кружку, давая понять, что ужинать не будет, и, не проронив ни слова, возвращается в свою комнату, плотно прикрыв за собою дверь.

Странный тип! Когда и кто у нас отказывался по русской традиции узнать за стопкой, что в мире творится, поговорить про политику, про урожай, просто за жизнь, познакомиться наконец? А этот не взглянул даже! Ну что ж, спасибо, хоть впустил.