Под знаком тигра

Лежит тигр, заднюю ногу кабана ест. А я знаю, что его можно отпугнуть и кабана забрать: некоторые охотники так делали. Вот закричал я, зашумел листвой, затрещал подлеском, а тигр молчком встал, уши прижал и… ушёл. Подошёл я к кабану — молодой подсвинок, самое то, — шкуру содрал, на куски разделал — рюкзак полный и — домой, в лесорубный барачек, с ружьём на изготовку, не переставая кричать.

Пришёл, пир закатили из свежины, героем бригады стал.

Назавтра отработал день, в сумерках уже заглушил двигатель…

— Ну где ты там, Вить?

Напарник-чекеровщик что-то замешкался на кабине трелёвщика, на которой он ехал, погремел кирзачами, тяжело спрыгнул на землю:

— Да бабочка красивая со мной ехала — сегодня день тёплый, ожили насекомые. Хотел засушить да дочке подарить — она у меня бабочек собирает. Но улетела неожиданно. Почувствовала, что я её поймать захотел. Ехали — сидела, хоть бы хны. А приехали — сразу вспорхнула.

— Да это я двигатель заглушил, вибрация закончилась, насекомому стало неинтересно.

Рассуждая про бабочку, идём к бараку…

— Бау! — ошарашило громом из-за спины, удар в плечо и я — кувырк — упал!

Ничего не понимая, чувствую в боку острую силу, поворачивающую меня на спину, великую тяжесть на груди и гром, гром, гром, прямо в лицо. Придавленное сердце всё больнее и медленнее вздрагивает, сознание темнеет…

Поревев, тигр убрал лапы с моей груди, повернулся и пошёл. Сдавленная грудь больно расправилась, горло откашлялось, сердце перестало царапать рёбра, мягко, упруго и плавно завальсировало — всё в норме, живой. Витёк, колотясь крупной дрожью и всхлипывая, стоял рядом.

— Да не трясись. — Откуда-то появившееся спокойствие пружинисто подняло на ноги. — Это тот тигр, у которого я вчера кабана забрал. Отомстил мне. Показал, кто в тайге хозяин.

Прошла трудовая неделя. Опять выходной, опять охота. И понесла меня нелёгкая снова в этот распадок! Как по заказу, на соседней сопке снова орут вороны. Да что я — не человек? Никогда трусливым не был!

Осторожно крадусь вдоль склона, выглядываю из-за скалы. На задавленном кабане снова тот же тигр! Он сразу же почувствовал мой взгляд, коротко рыкнул и прыгнул в кусты.

«Бух! Бух! Тр-р-р, тр-р», — сыпанула ему вослед картечь.

«Тресь-тресь-тресь», — захрустели сучья от убегавшего зверя.

— Геть отсель! В другой раз убью! — кричу ему вослед.

На этот раз свинья и наполовину съедена. И то дело! Передние ноги и шея нетронуты, свинья большая, опять получился полный рюкзак мяса. Как удивились лесорубы! На торжественном ужине провозгласили: «Ты теперь, Остап, дважды Герой российской тайги!

Тебе теперь тигры, как коты мышей, должны носить кабанов! Да, а тигрицы зад лизать!» Ох и повеселились! В жизни столько не смеялся! Аж до коликов, аж до тошнотиков…

Наутро бригадир, разъяснив планы на день, изрёк: «По одному в кусты не ходить, оружие держать наготове. Сдаётся мне: не к добру мы вчера так веселились. Как бы этот полосатый опять мстить не вздумал». Но день прошёл спокойно. Люди были настороже, вальщики мотопилы старались без нужды не глушить, бензин не экономили, не выпускали из рук эти всё разящие бензомечи. Так же прошёл и второй день, и третий, и четвёртый.

В сумерках подъехал на площадку лесосклада, притащил последние хлысты, заглушил двигатель, полез под трелёвщик, слил воду — уже стало подмораживать, — закинул за плечо двустволку, шагнул к бараку.

«Bay!» — бухнуло по голове.

Удар в спину, раскалённая молния опалила затылок, прожгла руку, с треском разодрала бедро…

Пятьдесят два шва.

Все вокруг жалеют-сочувствуют-переживают, а я радостный и счастливый: легко отделался. Благородно тигр со мной обошёлся, по-рыцарски.

Эквилибристика

— Сам не пойму, отчего позволил страху собой овладеть. Ведь тигра увидел, оглянувшись на шорох, когда тот повернулся уходить. Да и видел тигра не в первый раз, а вот поди ж ты: испугался. И страх такой… какой-то весёлый и азартный был: а вот и не поймаешь, а вот и удеру! Хотя, повторяю, никто за мной не гнался, никто не нападал: просто, оглянувшись на шорох, увидел уходящего тигра.

И знал же, что убегать категорически нельзя!

Раз-два — и я уже на дереве. Даже не на дереве, а на высоком пне — упавший старый кедр сломал берёзу. Гладкий березовый ствол, обломанный на высоте метров четырёх. Раз-два — и я уже наверху. И не просто наверху, а балансирую на изломе, на этих острых щепках, и даже не балансирую, а устойчиво стою, хотя машинально ступни ощупывают эти щепки, находя наиболее прочные и не такие острые. Хорошо, что подошвы сапог оказались крепкими, не проткнули их берёзовые остряки.

Стою на этих остриях, песню горланю: «Опять стою на краюшке земли, // опять плывут куда-то корабли». Говорю же: страх весёлый был, озорной. Даже тигр остановился. Постоял, покрутил головой удивлённо и… ушёл. Исчез тигр из виду, и мне сразу нехорошо стало, ноги дрожат, подгибаются. А спуститься-то боязно!