Читаем Под знаменем большевизма. Записки подпольщика полностью

Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Одна дама, ехавшая с каким-то господином, все время тихо возмущалась моим видом: «Как мог он сесть в первый класс?!». Через 20 с чем-то часов мы, наконец, прибыли в Париж. Нужно было попасть в министерство внутренних дел. На автомобиле отправляемся туда; С. распрощалась со мной. Она торопилась домой — сообщить о моей высылке. Около министерства нас ждал другой автомобиль с двумя шпиками, на котором мы едем к вокзалу «Гарде-Лест». Теперь мне стало ясно, что меня направляют в Германию. На вокзал мы приехали в 1 час, но поезд отходит в 9 ч. вечера. Шпики предлагают мне посидеть в участке, говоря, что придут за мной в 6 час. вечера.

— Там вы можете пообедать, по вашей просьбе вам купят все.

Пошел в участок, думая, что будет не хуже, чем в Ницце.

Но как только шпики передали меня главному комиссару, мне велели раздеться, самым грубым образом обыскали меня, забрали деньги и все то, что было в карманах, и бросили в карцер; в ответ на мое возмущение и протесты они только смеялись. В карцере лежал какой-то пьяный. Вонь была ужасная. Темно. Я думал, что сойду с ума от злости.

Я уже свободен, а меня смеют бросать в карцер!!.. Так я провел 6 часов без еды. В 6 часов выпускают. Вручают мне деньги, подсчитываю, — нехватает 2 франков. Хотя эта сумма пустяшная, но я, чтоб излить свою злобу и отомстить этому комиссару, решительно отказываюсь расписаться в получении денег, заявляя, что у меня нехватает 2 франков.

— Как, вы нас подозреваете в воровстве? — бешено кричит он.

— Нет, не только в воровстве, но еще и в разбое. Вы хуже, чем разбойники, — отвечаю я.

Он соскочил со стула, бледный от злости. Я ору:

— На каком основании вы меня ограбили и бросили в карцер, — кого я обворовал?!

Он вынимает 2 франка и хочет мне отдать их.

— Нет, — говорю, — возьмите это себе на чай.

Тут полицейский берет меня за руку.

— Идемте.

Я весь горю от злобы. Штатские шпики принимают меня. Я заявляю им, что до отхода поезда осталось 3 часа, что бросать в карцер меня не имеют права, что я целый день не ел и не пил и поэтому требую, чтобы один из них пошел сейчас же со мной в город. Я хочу обедать в самом шикарном ресторане; иначе я не поеду. Шпики испугались, но, узнав, что я большевик, они с готовностью все устроили. Сами они — бывшие рабочие, теперь служат только против уголовных. Один из них, столяр по профессии, пошел со мной в город. На «Больших Бульварах» зашли в ресторан «Дюваль». Трудно описать, как меня встретила находившаяся там публика. Было это как-раз в воскресный день. Богато разодетая буржуазия разместилась около своих столиков, лакеи им прислуживали. И вдруг являюсь я, — грязный, обросший, без воротничка. Сколько ни просил меня шпик о том, чтобы я зашел в более скромный ресторан, я решительно отказался. У меня была такая ненависть к буржуазии, что, обедая здесь, я хотел показать ей свое презрение. Я потребовал воды и немного помылся. Заказал ужин. Настроение сразу изменилось. С час гулял по городу; иногда появлялось желание бежать, и это было легко, но не хотелось подвести шпика. Еще днем я послал отцу С. записку, что в 9 часов меня отправляют.

Когда я пришел на вокзал, он с семьей и с некоторыми рабочими уже был там. Каждый из них на прощанье пожелал мне скорей вернуться к ним обратно. Они надеются, что скоро у них будет другой режим. Меня опять посадили в 1-й класс и отправили на Майнц.

Высылка из Франции

Майнц — это немецкий город, занятый французами. Там меня вводят к комиссару, который дает пропуск, и я один, без шпиков и жандармов, еду в Берлин (шпики сопровождали меня только до границы). Приехав в Берлин, я решил отдохнуть здесь недели две, чтоб затем приняться за прерванную партийную работу. Для этого нужно было, чтоб сюда приехала С.

Живя здесь, мне было как-то странно не видеть перед собой «Мопса», не слышать тюремного плача. Часто рано утром я просыпался, соскакивал с кровати, думая, что я в камере и что скоро откроется дверь и нужно будет итти за своей одеждой. Прошло много дней, пока я освободился от этих своих последних тюремных впечатлений.