Под знаменем Сокола (СИ)

Очередной несчастный, один из руссов (кажется, его звали то ли Гуннар, то ли Гудред), бледный, как некрашеное полотно, лежал, привязанный крепкими ремнями к столу, за которым прежде обедал светлейший князь, когда наезжал в Тешилов. Два старика покрепче держали его туловище и ногу. Затуманенные отваром мака или еще каким-то снадобьем глаза смотрели, тем не менее, с ужасом, словно помимо боли, которая и так пронизывала все его существо, воин ощущал уже и будущую боль.

Всеслава сделала шаг, другой и вдруг поняла, что колени у нее подгибаются, а стены начинают куда-то валиться, расплываясь перед глазами. Нет, в отличие от своего белоручки брата, она отнюдь не чуралась боли, крови, грязи, неизменных спутников беды и болезни: прилежно обрабатывала и перевязывала раны, помогала увечным в их насущных надобностях. Но чтобы выдержать такое, надо было либо годами воспитывать в душе стойкость, либо вовсе сердца не иметь.

— Всеславушка! — Мурава удивленно повернулась к подруге, не понимая, в чем причина задержки. — Ой, да ты какая бледная, губы аж посинели! Сомлела, видать, с духоты и непривычки. Сядь-ка ты у окошка, пусть ветерком тебя немного овеет. А мы с моей Воавр и сами справимся, она как раз, я вижу, закончила Тверда кормить.

Проворная прислужница-корелинка, жена одного из новгородских воинов, живо отняла от груди шестимесячного крепыша и поспешила на зов госпожи.

Всеслава с облегчением шагнула на приступку к узкой высокой оконнице, глоток за глотком вдыхая свежий воздух, стараясь не слушать истошный крик боли.

Чтобы не путаться под ногами у стрелков, а заодно дать себе передышку, Всеслава решила подняться наверх, принести Книгу: может, хоть Белый Бог укрепит. Еще на лестнице она почувствовала запах дыма. Сизые клубы медленно заполняли всю влазню, из-под двери выбивались рыжие языки огня. Быть не может! Неужели не потушила лучину? Хотя, какая лучина? Когда утром садилась за чтение, в окно светило солнце, да и Войнега, с которой они по старой привычке делили горницу, только недавно сюда поднималась, забрала свой лук и боевой нож. К счастью, у Всеславы не хватило храбрости пробиться сквозь дым и открыть дверь, давая новую пищу огню. Хватаясь за стены, стараясь дышать ртом или вовсе не дышать, она поспешила вниз, и в это время сразу несколько десятков голосов закричали:

— Пожар!!!!!

Это горело уже внизу, там, где Гостислав хранил наиболее ценные скоры и паволоки, горело по-настоящему (не везло в этом году светлейшему Ждамиру со скорами, да разве в скорах дело), и ясно было, что это не чья-то оплошность, а умышленный поджог.

В гриднице поднялся переполох. Кто-то пытался сбить пламя, но оно еще больше разгоралось, кто-то тщился пробиться к находящемуся в подвале колодцу, но там все оказалось завалено какой-то непонятной рухлядью, кто-то в спешке выхватывал из огня какие ни есть вещи, кто-то в панике устремился к выходу, там образовалась давка. Истошно вопили и визжали женщины, плакали дети, стонали раненые.

— Добро княжеское спасайте! — орал примчавшийся в детинец, едва завидев выбивающееся из окна светелки пламя, сотник Гостислав. — Здесь у меня одних соболей сорок сороков, да куниц столько же, а еще паволоки! Погорит же все!

— Раненых вынесите сначала да выведите детей, пока в дыму не задохнулись! — посоветовала ему не потерявшая и здесь самообладания Мурава. — После о скорах плакать будете.

— Где княжна? — безумными глазами глянул на нее бедняга сотник, только сейчас сообразивший, что дочь светлейшего Всеволода могла оказаться и наверху.

— Здесь я! Все в порядке! — закричала еще от лестницы Всеслава.

Гостислав бухнулся ей в ноги:

— Не вели казнить, княгинюшка, матушка! Не уберег! Пять лет добро княжеское собирал, приданое твое готовил, а тут такая беда! Ну, если дознаюсь до поджигателя…

— Да погоди ты с дознанием, — чуть не силой заставила его подняться Всеслава. — Боярыня дело говорит, надо сначала людей отсюда вывести, пока друг друга не подавили!

И, отправив едва не плачущего от обиды Гостислава обратно на валы, княжна вместе с Муравой принялись наводить порядок. Удивительно, но до того, как пламя выбралось из подклети в гридницу, им удалось не только успокоить женщин, собрать и вывести наружу всех детей, вытащить раненых, но и начать тушить пожар. Последнее, впрочем, было делом практически бесполезным: пламя, бушевавшее внутри детинца, прокладывало себе дорогу к крыше, и теперь можно было говорить только о спасении близлежащих строений.

Всеслава вряд ли сумела бы сосчитать, сколько раз преодолела путь от детинца к колодцу и обратно и сколько ведер воды передала. Глаза слезились от едкого дыма, заполонившего все кругом, надсаженное пересохшее горло сжимал удушливый кашель. Поскольку девушка уже плохо понимала, что с ней и где она, она не сильно удивилась, когда ей почудилось, будто возле одной из построек, примыкающих к детинцу, мелькнула знакомая сивая копна.