Под звездопадами

Виновен ты или нет, это уже не так и важно, ведь время не изменишь. Пуля не залетает обратно в дуло после неудачного выстрела. Так и здесь, приходится все переживать, не увлекаясь самокопанием, ведь нет ничего разрушительнее и бессмысленнее этой затеи. Но человек самокритичен, так было, так есть, и так будет, через себя не переступить.

Вот и Артур снова, как и вчера вечером, сник. Он понимает, что лейтенантский состав все равно пришлось бы увольнять, не Шольц, так кто-то другой должен лишиться своей должности, только это было не на его совести, не на его плечах, не плод его ошибки.

Каждая группа построилась в длинную очередь для получения новых нашивок, я стою почти в конце, между Францем и Винсентом. Медленно, шаг за шагом, человек за человеком, мы подходим к небольшому деревянному ящику, служащему столом, расписываемся, сдаем старые нашивки и получаем новые, грязные, порой испачканные большими каплями засохшей крови, содранные с чужих форм.

Некоторые счастливчики вдобавок к обновленным номерным знакам получают еще и письма, присланные из дома. Вот что сейчас блестит настоящим сокровищем, так эти помятые, повидавшие длинные дистанции конверты, прошедшие сквозь множество рук и проверок. Медленно отходя от ящика, каждый получивший весточку из дома с нетерпением водит глазами по исписанному клочку бумаги, вчитываясь в знакомый почерк.

– Имя! Фамилия! – громко рявкает низкорослый гвардеец из группы обслуживания нашего дивизиона, имеющий обвислые, как у бассет-хаунда, щеки, когда приходит моя очередь.

– Оскар Мелерн, – как можно четче говорю я.

Он подсовывает мне серый лист бумаги с выстроенными сверху вниз именами.

– Две подписи напротив своего имени, – раздраженно говорит он, пока я черкаю свою скромную закорючку, оставляя в маленьком прямоугольнике больше половины места. – А больше никак нельзя? Сильно маленькая подпись.

– Какая есть, – отвечаю я и кладу ручку обратно

Недовольно поглядывая на лист, будто я сделал нечто провокационное, он откладывает его в сторону, ставит рядом штабную печать.

– Нашивку, – он кивает в сторону небольшой кучи сложенных нашивок. Я кладу свою сверху и получаю взамен ей новую, еще более потрепанную, нежели старая. Отхожу в сторону.

– Стойте! – вдруг окликает меня он. – Что же вы ничего не говорите? – В руках у него находится небольшой конверт.

– Вы о чем? – растерявшись, спрашиваю я, переводя взгляд то на конверт, то на щекастое лицо.

– Об этом! – он трясет в руках все тот же конверт. – О таких вещах спрашивать нужно, здесь пятьдесят человек, а я один. Я, по-вашему, все должен знать? Забирайте и уходите, – вновь громко рявкает он.

Письмо? Больше не обращая внимания на этого гвардейца, в чьи руки попала крупица незначительной власти, которой он так упоительно пользуется, сую конверт в карман и поспешно удаляюсь, дабы не слышать его противный голос и раздражающие крики.

– А ты знал, что раньше письма можно было отправлять за несколько секунд? – Дин с зависть поглядывает на меня и на то, как я осторожно разрываю плотно склеенную бумагу. – Всего несколько щелчков и письмо уже было отправлено. Ты знал об этом?

Почти не слушая его, отрицательно качаю головой.

– Да, да, точно тебе говорю, и буквально каждый мог это сделать, просто сидя у себя дома… – все говорит Дин, но я уже совсем его не слушаю, я уже не здесь.

Зашуршав, развернулась тонкая бумага, сложенная в несколько слоев, открывая для меня целый мир далекого прошлого. Крошечный почерк Альберты, строчка за строчкой сливается в почти неразборчивую чушь, но я могу узнать его из тысяч других. Сестра всегда так писала, а я всегда мог прочитать, будучи одним из немногих, кому это было под силу. Он почти не отличался от ее детского почерка, разве что, некоторые буквы потеряли свою округлость и приобрели более точную, угловатую выразительность.

«Здравствуй, Оскар. Давно хотела тебе написать, но все боялась, что ответ мне так и не придет. Только сегодня наткнулась на бумагу, лежавшую на столе, и не удержалась, решила написать, даже если письмо отправится в никуда.

Для начала, хотела у тебя попросить прощения. Прости меня, пожалуйста, за мое непонимание, за упрямство и эгоизм. Знаю, я должна была дать тебе поддержку, ты ведь так в ней тогда нуждался, для тебя это тоже было непростым решением. Я даже не… Ладно. Надеюсь, ты за это не сердишься.

Прямо не верится, что прошло больше чем полтора года с момента, когда мы виделись последний раз. Я слышала, что ты сейчас в Австралии. Это правда? Передают только хорошие новости обо всем, что там сейчас творится. Неужели это действительно так, и я просто зря волновалась за тебя? Обязательно напиши мне и пришли ответ. Я положила в конверт ручку и листочек. Много можешь не писать, нескольких слов мне хватит, я хоть буду знать, что у тебя все хорошо, а то мама тоже переживает, говорит, что ты не писал ей больше двух месяцев.