Подари мне краски неба. Художница

— Но ты же не сделала этого, — раболепно пролепетал Стас. — Значит, все-таки Стасик тебе дороже, чем эта банда.

— Просто мне жаль тебя, дурака. Стукнут они тебя по твоей пустой башке, и расколется она как тыква.

— Никогда еще не доводилось мне слышать от тебя такое, — как-то недоверчиво даже произнес Стас.

— Ты от меня еще и не такое услышишь, — пообещала она, — если только жив останешься.

Сейчас Стас боялся ее. Но это никак не могло означать, что страх продержится в нем сколько-нибудь долго.

— А пока мы с тобой живы, — продолжила Наташа, — нам с тобой и поесть не помешает. Так что дуй в магазин, одна нога здесь, другая там. Принеси снеди, да повкуснее. Если не угодишь, я ведь могу передумать.

Наташа закрыла за ним дверь и набрала номер Остроумовой, готовясь не слишком долго выслушивать привычную абракадабру. Но дома той не оказалось. Она пребывала благополучно на даче жениха. И прервать возликовавшую от звонка Оленьку оказалось делом непростым.

— Ах, — завопила та, — куда ты пропала? Ты так загадочно исчезла. Я проснулась, а тебя уже нет. Али рвал и метал. Он так искал тебя, как какой-нибудь пылкий любовник. Я напрягла все свои аналитические способности и теперь знаю о тебе многое. И все это так интересно. Я чувствую себя Шерлоком Холмсом. А ты будешь моим биографом, милый мой Ватсон. Как прекрасно, что ты есть у меня! Жизнь без тебя была бы такой пресной, ужасной. Ты отобразишь в своих гениальных картинах мои гениальные догадки. Ты знаешь, я разгадала этого Али, он едва ли не главный в этой запутанной истории, отчасти связанной с тобой. Тебя, и не только тебя, собирались похитить. И увезти на Восток, в гарем. Представляешь, мы стали бы наложницами у какого-нибудь там шейха. Но был необходим определенный набор фигур. Что-то у них не сложилось. Пасьянс не удался. Все рассыпалось. И вот Али больше нет. Он собрал свой нехитрый скарб и бежал на Восток. Или на Запад. Но и там он будет проводить дни в страхе, гнев господина будет витать над ним.

— А кто же господин? — осторожно спросила Наташа.

— Это все потом. Я все расскажу тебе по порядку. Эти азиаты так похожи друг на друга, что его никто и никогда не найдет. Знаешь, все это дьявольское построение во многом поломала ты.

Твое внезапное исчезновение было последней каплей.

— Да подожди ты, — кричала Наташа в трубку, — объясни все по-человечески.

— Да что там, Ватсон, — хохотала довольная Оленька, — ничего человеческого туг нет. Лев Степанович так разъярился, что я подумала, грешным делом, от бедного Али мокрого места не останется.

— При чем тут Лев Степанович?

— Выяснилось, что Али на время выкрал моего Левитана. Когда Лев Степанович узнал об этом, он рвал и метал. Заставил Али немедленно вернуть картину. А Толику настоятельно рекомендовал рассчитать Али.

— Ничего не понимаю, Холмс, — доверительно произнесла Наташа, пытаясь вытянуть из подруги как можно больше новых сведений.

— Я пью за твое здоровье, Ватсон, — донеслось из трубки, — налей-ка рюмочку одну и дай ее ка-ма-ра-ду, пускай камрад ее выпьет, и выпьет, и выпьет, буль-буль-буль-буль-буль-буль-буль-буль-буль…

— Глория, Холмс, глория! — прервала Наташа эту студенческую славную песенку, не слишком уместную сейчас и тем более по телефону. — Что ты пьешь сегодня?

— Лев Степанович привез бутылку греческого коньяка, знаешь, эту «Метаксу», но бутылка совершенно необыкновенная. И выдержки необыкновенной. Только в мастерской Льва нашего дорогого Степановича она простояла аж двадцать пять лет, с тех самых пор как он оставил занятия живописью ради ис-кусство-ведения, это же сказка, ты не представляешь, он же весь мир объездил. Приезжай, вместе будем пить. Эту «Метаксу», будь она неладна, блин…

— Олик, у тебя, по-моему, запой, хоть я в этом понимаю мало.

— Да, эт-ти все уж-жасные люди спаи-вают меня, к-красавицу и ум-мницу. Приезжай, сам-ма увидишь а-пофе-оз, — отчетливо и раздельно произнесла та последнее слово, из чего следовало, что она все врет, что она трезва как стеклышко и полна зловредных интересов. Но уже через секунду Наташе стало ясно, что подруга нажралась до состояния время от времени мелькающей трезвости, за которую истерически и безнадежно хваталась, как сейчас за собеседницу. Ей стало жаль эту куклу с испорченным заводным механизмом, к тому же стоило выпытать у нее еще хоть что-то. Да и продолжать бессмысленный разговор со Стасом не хотелось.

А Стас между тем вернулся из гастронома с полными сумками и выставил на стол черную икру, положил копченого лосося, нарезанного тонкими прозрачными ломтиками, фаршированные белыми грибами баклажаны в контейнере, извлек дюжину бутылок нефильтрованного пива откуда-то из Германии, причем литровых, темного стекла и старомодного вида, какие-то воздушные и непотребно усыпанные сахарной пудрой, шоколадом, орехами восточные сладости.

— Что отмечаем-то? — изумилась она. — Я-то думала, что есть повод только для траура.