Подари мне себя… до боли

Соня, повернула голову в его сторону. С этого относительно безопасного расстояния она позволила себе тихонько разглядывать Макса. Он полулежал на траве, опираясь на локти и смотрел на спокойное течение реки. Да, он красив, как дьявол-искуситель. Длинные ноги, мускулистые крепкие бёдра обтягивала ткань чёрных джинсов. Широченные плечи, крепкий рельефный торс угадывался под чёрной простой футболкой. Разрозненные вкрапления рисунков на рельефных руках не портили его, а усиливали эффект дьявольского обаяния. Крупная цепь на мощной шее, часы на запястье – наверняка дорогие, – просто кричали о его финансовом состоянии. Соня никогда раньше не видела и не встречала таких мужчин. И как с такими себя вести – не знала. Его красота пугала и завораживала. Бешеный магнетизм. Опасный. Неудивительно, что он не привык к отказам.

– Любовь… – начала Соня, тоже присаживаясь на траву, – это доверие, взаимопонимание. Это когда знаешь, что человек не предаст ни при каких обстоятельствах и знаешь, что и ты не предашь любимого человека.

– Скучно… Соня. – он оторвал травинку и закусил ее стебель зубами. – Ты перечислила вещи, которые абсолютно нормальны в любых отношениях. В дружеских, например, в партнёрских.

– А что тогда по-твоему «любовь»? – Соня подняла взгляд, чтобы посмотреть на его лицо.

Он как-то странно впился в неё цепким взглядом, будто размышляя, стоит ли развивать эту тему. Стоит ли Соня того…

– Не люблю разговоров о любви. Это напрасное сотрясение воздуха, бесполезная трата времени, – произнёс Макс, наконец. – Нет любви. Есть служение. Служение другому, которого ты считаешь достойным этого. Служение – это забота. Желание сделать жизнь этого человека ярче, вкуснее… желание, Соня. То, от чего никуда не денешься, не убежишь. Однажды пазл складывается и все. Намертво! Но это редкость, как паргелий или как двойная радуга.

У Сони почему-то защипало глаза.

– Но женщине необходима любовь… слова, нежность…

– Женщине необходима крепкая рука, которая сможет ее поддержать и направить, согреть или остудить. Мужчина, который может взять на себя ответственность за нее. Женщине необходимо знать, что ради нее кто-то будет действовать, а не болтать языком.

– И ты знаешь примеры? – спросила она, сглатывая вставший в горле комок.

– Конечно, – уверенно ответил он, – мои предки. Служение, Соня. Все остальное – это прилагающиеся эмоции. Найти человека, разделяющего эти понятия – один шанс на миллион.

– Значит ты не нашёл и сублимируешь в секс? Правильно?

Моронский усмехнулся и отбросил травинку. Перевёл взгляд темных глаз на Соню и сказал:

– Нет, Соня, неправильно. Я ничего не ищу. Меня все устраивает, я просто беру от жизни то, что хочу.

Снова у неё возникло какое-то горькое чувство разочарования. В который раз уже… Только у неё забрезжит надежда, что он способен быть нормальным, как Моронский произносит очередную свою циничную гадость и наступает тяжёлое похмелье. С ним нельзя терять бдительность, нельзя расслабляться. Нельзя очаровываться!

– Кстати, где твой любимый Арнольдыч со своей заботой и преданностью? – он повернулся к ней и глаза его зло вспыхнули. – Почему он не ищет тебя с собаками, вертолетами и Интерполом? Какой-то хер похитил его женщину, а он сидит – лапки склеил?

Соня не нашла, что ответить. Отвернулась и сникла.

– Только не говори, что сама не задаёшь себе этот вопрос! – услышала она после некоторой паузы. – Если бы ты была моей женщиной, ни один яйценосец не приблизился бы к тебе ближе ста метров.

– Это не забота! – резко выпалила она.

– Да? А что?

– Не знаю! – Она дёрнула плечом. – Собственничество. Желание показать, кто сильнее. У кого член больше!

– Тогда зачем тебе мужик с таким крохотным членом? – хохотнул Моронский. – Все ж было понятно, когда он дёру дал из ресторана.

– Я не хочу, чтобы ты говорил о Нем в таком тоне! – зло отрезала Соня.

– Да я вообще не хочу говорить, если честно. – Он медленно поднялся, сунув руки в карманы джинсов и подошёл к Соне. Навис над ней чёрной скалой. – Я бы сейчас с бОльшим удовольствием стянул бы с тебя штаны, нагнул над байком и вытрахал бы из тебя даже малейшее воспоминание об этом ванильном мальчике с хроническим гайморитом.

Соня бы залепила ему пощечину, да физиономия Моронского была высоко, а соревноваться в острословии уже не осталось сил, к тому же она была голодна. Все на что хватило энергии – смерить нахала уничтожающим, полным презрения взглядом.

– Однако, здесь комары вечером зверски жрут, – он звонко хлопнул себя по шее, будто вовсе не заметив этого взгляда, – а мне бы совсем не хотелось делить твою голую задницу даже с этими кровососами.

Он протянул ей руку, чтобы помочь встать. Но она проигнорировала жест, поднялась сама и отряхнула треники.

– Не ври хотя бы себе, Соня – услышала она уже совсем рядом, – ты хочешь меня не меньше, чем я тебя. И мы бы уже давно наслаждались друг другом, если бы не твоя порядочность по отношению к недостойному тебя человеку и обязательства, которые ты сама себе выдумала.