Подари мне себя до боли (СИ)

— Говори! — гавкнул побледневший Каха.

— Вот, этот другой разговор, — Макс подошёл к столу, затушил в пепельнице сигарету, взял бумаги и порвал. — Через десять минут, если мы не выйдем из здания, это видео должно отправиться во все заинтересованные инстанции. Оцени мою щедрость, я дал тебе целых десять минут. Остепени своего брата. Убери своих людей, всех, кто может помешать нам. Дай нам спокойно уйти. Если планируешь дожить до получения отцовского наследства. Время пошло.

Каха скользнул рукой под стол, нашарил что-то в его ящике и извлёк пистолет.

— Не направляй, если не собираешься стрелять! — Макс даже не моргнул. — А ты же не собираешься? — и показал на настенные часы.

— Зарежу, — прорычал Камиль, — и суку твою во все пихательные…

— Не успеешь, отвечаю, она долго любит! — невозмутимо бросил Макс. — А твоя пипетка только пару минут стоит. Иначе бы ты девочек не насиловал!

Это была чистая провокация!

Камиль весь подобрался, как паук, скукожился, быстро нырнул рукой к заднему карману и мгновенно выбросил вперёд, сверкнув лезвием ножа.

Макс оттолкнул Соню назад, заслоняя собой. Она не удержалась на слабых ногах и снова свалилась на ненавистный вонючий диван. Хотела закричать, но звук не вырвался — связки подвели.

Лысый махнул перед Максом ножом, рассекая воздух совсем близко от его живота. Моронский ловко увернулся. Камиль махнул в другую сторону, лезвие пронеслось мимо уха, но Макс молниеносно подсел под рукой лысого и вынырнул сбоку. Принял стойку и врезал в лысую тыкву двойным ударом, из-под которого россыпью полетели керамические осколки челюсти, смешанные с кровью.

У Камиля странно дернулась голова, как будто сознание он потерял уже после первого удара. Он начал крениться набок, пытаясь удержаться. Нелепо перебирал ногами, в конце концов, запутался в них и рухнул на пол. Падая, видимо, сломал руку, потому что она неестественно торчала из плеча.

Макс стоял над ним. Сжимал и разжимал кисти с ссадинами на костяшках. Потом присел, снял с руки лысого свои часы и надел себе на запястье, приложил пальцы к шее. Примерно через полминуты поднялся, отряхнул руки, как от грязи, и сказал:

— Очухается. Но скорую я б ему вызвал.

Из здания они вышли, держась за руки. Едва за ними закрылась входная дверь, как сгустившаяся темнота двора зашевелилась, чёрные тени беззвучной цепочкой двинулись вдоль стен особняка. Соня хотела обернуться, посмотреть, но Макс подхватил ее на руки и понёс вперёд за ворота.

— Не надо, — шепнул он, — не смотри!

Позади раздались глухие хлопки, крики, но очень быстро все стихло.

Макс уложил Соню на заднее сидение автомобиля. Сам забрался на водительское место, завёл двигатель и поехал. Через минут пятнадцать, или может чуть больше, машина остановилась. Макс выскочил, обошёл автомобиль и нырнул к ней.

— Прости… — она, наконец, снова обрела способность говорить и обвила его шею руками.

— Да… — хмыкнул Макс, прижимая ее к себе, — я никак не предполагал, что ты втюришься в меня настолько, что решишься на такой конченый поступок!

Соня отпрянула. Щеки вспыхнули. От стыда. И от того, что это было чистой правдой. Сама ж призналась…

Он сильнее прижал ее, притянул всей пятерней ее голову к своему плечу, принялся перебирать волосы пальцами и нежно проглаживать ушибленное место.

— Даже не представляешь, что мне пришлось испытать, когда я утром не нашёл тебя. А потом получил твою фотку! — сказал Макс. — Не представляешь, дура! — повторил он сквозь сжатые зубы и тряхнул ее за плечи. — Мои пацаны держали руку на пульсе, пасли Ознауровскую шайку весь этот месяц и ты одна в последний момент умудрилась все испортить! Я должен был пойти один. Все было готово, распланировано. Но никто не подумал, что они зайдут через тупую влюблённую телку!

Соня попыталась оттолкнуться от него. Стало обидно. Она рисковала ради него, а он обзывается! Что за человек? Определился бы: она тупая телка или, все-таки, охуительная? Она уперлась ладонями ему железные бицепсы и попыталась оторвать от его груди свою щеку.

— Стоять, — рявкнул Макс и сильнее вжал ее голову в своё плечо, — не трепыхайся! — Дождался когда она перестанет упираться и, снизив тон, заговорил мягче, но с нескрываемой тревогой в голосе: — Полюбуйтесь, героиня! Подвиг совершила! Жанна Д’Арк, блять, сама подставилась и всех заинтересованных. Мне пришлось подключить структуры с которыми я предпочитаю дел не иметь. Ты теперь до конца жизни должна мне будешь! И уж не сомневайся, я с тебя весь долг взыщу до последнего вдоха. Никуда теперь не денешься. Сука!

Он так сильно сжал ее, что у Сони затрещали рёбра. Тут из неё и хлынуло! Вся боль, все страхи, сомнения, надуманные и реальные — все вылилось на футболку Моронского. Она рыдала, сотрясаясь и судорожно всхлипывая и чувствовала, как сковывающий ужас последних нескольких часов постепенно отпускает. И вместе с ним уходят глупые переживания о будущем. Словно, какой-то внутренний болезненный нарыв, созрел и, наконец, вскрылся.