Подари мне себя до боли (СИ)

— Эта — он тыкнул пальцем в тыльную сторону правой кисти, продолжая знакомить Соню со своими апосематами, — He, who makes a beast of himself, gets rid of the pain of being a man. Тот, кто становится зверем, избавляется от человеческой боли.

Ну, допустим, эту фразу Соня уже давно знала. А вот, что означала птица, раскинувшая крылья, с черепом на брюшке, которая была изображена на тыльной стороны левой кисти?

— Это феникс. — Макс наверняка понял, о чем Соня думала. — Я набил ее в Аргентине, на следующий день после того, как чуть не разбился на параплане. Меня закрутило в воздушном потоке. Впереди меня появилась птица и я вырулил. Она как-будто указала мне путь.

— Красиво… — Соня задохнулась, зачем-то попыталась представить мир без Моронского. Отогнала от себя эту мысль. — То есть, сама история… — она засуетилась. — В смысле она, конечно, ужасная, но кончилось все хорошо, поэтому красивая.

Соня замолчала. И почувствовала, что густо краснеет. «Вот, идиотка. Что я несу?!»

Ей показалось, что Макс усмехнулся.

— Два скрещённых меча на спине — личный символ моих предков, двух достойных друг друга партнера и бойца.

Вот это Соня постарается запомнить. Об этом она обязательно подумает, проанализирует. Позже, не сейчас. Потому что мозги в его присутствии совершенно набекрень.

— Ну, — он переплел свои пальцы с Сониными, — я удовлетворил ваше любопытство, Софья Павловна?

— Любопытство — да. — Задумчиво ответила Соня. — Я боюсь, что всё это — только маленькая часть скелета в твоём шкафу. Там у тебя целая братская могила.

— Может быть, тогда и не стоит ее вскрывать?

— Да… пожалуй, — медленно проговорила она. — Ты мне и так уже наговорил на целую государственную тайну. Боюсь, меня теперь из страны не выпустят.

— А куда ты собралась?

— Моронский! — Соня хлопнула себя ладошкой по лбу. — Расслабься. Иногда, чтобы хорошо отдохнуть, нужно просто перестать все контролировать.

Макс нахмурился, уставился на неё как гуманитарий на задачу по тригонометрии.

— Орлова, я жрать хочу! — неожиданно выпалил он.

Соня встрепенулась, в голове замелькали страницы поваренной книги.

— А есть здесь какие-нибудь продукты? Я могла бы приготовить что-нибудь…

— Здешний холодильник никогда не имел в себе ничего, что было бы не готово к мгновенному употреблению! Там роллов на роту… то есть на две роты. На твою и мою РОТу.

И заржал. По-человечески. Нет, по-детски. И Соня узнала главную его тайну: под бородой хозяин Порока прячет ямочки на щеках.

— Так, почему ты удрала? — вытирая губы салфеткой, спросил Моронский и налил себе и Соне шампанского.

Они сидели на кухне за барной стойкой и ели роллы. Он в полотенце, она в его рубашке.

Соня хлебнула вина.

— Я же даже песню жалостливо спел. Хотя я ее уже ненавижу.

— Почему?

— Надоела. — отмахнулся Макс, делая глоток из фужера. — В кампусе на девчонок действовала безотказно. А ты бракованная какая-то, что ли?

Соня опустила вниз глаза. А потом вдруг резко взмахнула ресницами. И изобразила на Макса убийственно-горделивый взгляд.

— Да, потому что это этикет гостя — уходить до того, как начнут намекать, что пора и честь знать.

Шампанское, которое Моронский успел набрать в рот, фонтаном брызнуло Соне в лицо. А в ушах зазвенело от его хохота.

— Чтоооо… — протянул глухо Моронский после того, как проржался. — Где ты это взяла? — он откашлялся в кулак. — Это статус какой-то, что ли? Прочитала где-то? Или это из личного опыта?

— Нет. Нелли рассказывала, — тихо промямлила Соня, вытирая лицо салфеткой.

— И ты никакой связи здесь не видишь? — Моронский сдвинул брови к переносице.

— Нет.

Он тяжело посмотрел на Соню, вздохнул и сказал:

— Ладно, проехали.

Он больше не проронил ни слова. Пока Соня угощалась десертом, который Макс буквально заставил ее пробовать. Сидел напротив и молча смотрел, как она ест. Несмотря на то, что десерт этот был не похож ни на один из тех, что Соня когда-либо пробовала, она с трудом проглатывала кусок. Тяжело было наслаждаться шоколадно-карамельным вкусом воздушного мусса и тонким ромовым бисквитом с легчайшим привкусом сливочного сыра под пристальным наблюдением этого невозможного мужика. Которого швыряло от одного Моронского к другому раз в пятнадцать секунд. И Соню штормило на его волнах. А когда ее штормило, она не могла есть вообще.

— Вкусно? — мрачно поинтересовался он, когда она отодвинула чистую тарелку от себя.

— Да. Очень.

Он поднялся со своего стула, взял Соню за запястье и потянул за собой.

— А посуду помыть? — пискнула она, но Макс только ускорил шаг. Привёл в спальню. Плюхнулся на спину и Соню потянул за собой, усаживая ее на себя.

— Ну, давай теперь ты.

— Что я?

— Рассказывай про себя.

— Боюсь, мне тебя удивить будет нечем. Да ты и так это знаешь.

За окнами давно стемнело. В комнате был полумрак. Теперь Соня больше слышала, чем видела его. И даже чуть расслабилась. Пока он снова не заговорил.