Подари мне себя до боли (СИ)

Макс уже в брюках сидел на кровати рядом со спящей Соней, едва прикрытой легкой простыней. Протянул руку, убрал прядь волос с ее лица. Она открыла глаза и часто поморгала. Потом резко подняла голову.

— Сколько времени? — встрепенулась птичка.

— Тихо, тихо, Соня-теребоня. Можешь ещё поспать. Это мне пора через полчаса ехать. Ты просто дверь захлопни.

Соня села, подтянув к груди простыню.

— Нет, — замотала головой, — я тоже поеду, я быстро соберусь.

Она засуетилась, выползая из постели, простыня застряла, не хотела покидать кровать, Соня сдалась и голая пошлепала к двери, ведущей в ванную.

— Соня, — позвал он, глядя ей вслед.

— Что… — обернулась, вильнув гладкими бёдрами. Волосы шоколадным шелком рассыпались по спине и упругой высокой груди. Моронский оглядел ее голодным взглядом с головы до ног. В мозгах пронеслось что-то примитивное, маргинальное «Охуенная, блять, охуенная». И заныли яйца.

— Ничего, — Макс покачал головой.

Она смущённо отвернулась и скрылась за дверью.

Моронский выдохнул. Взъерошил волосы на голове. Взгляд упал на Сонин телефон.

— Как же я забыл, болван!?

Он взял его в руки. Покрутил, потыкал. Экран запаролен, конечно же. Снял дурацкий розовый чехол. Открыл на своём телефоне список контактов, вызвал Сонин.

Ее телефон ожил, а на его экране высветилась его — Моронского, фотка. Та самая что ли?

Макс усмехнулся. И быстро пошёл в ванную с телефоном.

— Тут тебе звонит кто-то. — Соня, уже в своём белье, вздрогнула, стоя перед зеркалом с щеткой в зубах.

Прополоскала рот и протянула руку, чтобы взять мобильник. Но Макс не дал. Выдернул в самый последний момент. Поднял высоко на головой.

— Ну, что за детский сад, Макс? Дай сюда.

Макс разжал пальцы. Телефон с треском шмякнулся о мрамор ванной комнаты. И затих.

— Моронский! — прошипела Соня и побледнела. — Ты чё наделал?

— Упс. Прости.

Она присела подняла телефон, по экрану которого расползлась паутина трещин.

— Да ты не расстраивайся, — Макс из-за спины протянул ей коробку с новым айфоном. — У меня тут совершенно случайно оказался запасной.

— Ты ненормальный! Там же все мои контакты! — бледными губами проговорила Соня. Видно было, что девчонка негодовала, но Максу нравилось, что она не закатывает истерику. Держится. Пышет тихой яростью, сопит маленькими ноздрями, кулачки сжала и губу нижнюю кусает. Хороший знак.

— Какие там у тебя контакты, я тебя умоляю, Орлова!

— Деловые, Моронский. Деловые!

Огрызается!

— Здесь, — он ткнул пальцем в коробку с айфоном, — один контакт самый главный — мой. Остальные на десятом месте. Макс сделал шаг к Соне, притянул ее к себе и поцеловал. Стремительно. Властно. Рвано. Глубоко. Пусть знает своё место.

— Какой я у тебя контакт, Соня? — выдохнул он ей в губы.

Она часто заморгала, облизала губы и сказала:

— Половой, Моронский. Половой!

***

— Я конфискую твою Бриони, Моронский! — на ходу подворачивая манжеты и дохлебывая из чашки свежесваренный кофемашиной дабл-эспрессо, сообщила Соня.

— Это почему? — поинтересовался он, затягиваясь сигаретой.

— Потому что, по твоей вине на моей уже нет пуговиц. Одни убытки с тобой!

— Сколько? — выдохнул Макс дым в потолок.

— Да почти все! Одна или две на ниточке!

— Я спрашиваю, сколько стоят пуговицы?

Соня уставилась на него, как на умственно отсталого.

— Тебе по себестоимости посчитать или с накруткой? Блузка стоила тысячи три. Я могу только предполагать, сколько из этой суммы ушло на пуговицы.

Моронский, зажав во рту сигарету, протянул руку к пиджаку, достал из внутреннего кармана бумажник. Открыл его, отсчитал несколько банкнот и положил перед Соней на постели.

— Четыре куска. Купи себе новую.

Соня застыла, глядя на восемь купюр по полтысячи евро.

— Что-то мои акции на шкурном рынке резко упали? — ехидно заметила Соня. — За прошлый минет я Кайен получила. А в этот раз всего четыре тысячи?

— Так остальное я кунилингусом отдал. Плюс айфон. Минус штраф за побег и моё терпение.

Соню в очередной раз захлестнуло волной возмущения. Захотелось запустить чем-то тяжелым в его нахальную физиономию. Она посмотрела на пустую чашку из-под кофе. Нет. Бросаться фарфором в лица красивым ловеласам заманчиво, но бесперспективно. Вместо этого, она вздохнула и сказала:

— Моронский ты помешанный извращенец. Ты просто больной на всю голову. Как меня угораздило связаться с тобой!?

— Ты слишком разговорчивая для шкуры! — Он затушил сигарету в пепельнице. — Тащи свою задницу сюда, я её помну немного. У нас ещё пять минут есть.

— Я подойду только, если ты уберёшь эти бумажки подальше от меня.

Макс хмыкнул, но евро убрал, не спуская с Сони взгляда прищуренных глаз.

***

Они вышли из квартиры тихо. Она в его рубашке, заправленной в юбку. Он — в двубортном пиджаке на голое тело. Пижон. Жиголо.

Господи, за что?!

Подошли к лифту, как будто смущаясь друг друга немного. Ну, во всяком случае Соня точно смущалась. Пока ждали лифт, молча фехтовали взглядами. Он смотрел на неё. Она смотрела на него. Так же молча вышли из подъезда. Не проронив ни звука, дошли до Сониной (Сониной!) машины. Остановились.