Подари себе рай (Действо 3)

Восьмого марта Иван - правда, с большим трудом - затащил Никиту в Наркомпрос на торжественный вечер, посвященный Международному женскому дню. После короткой встречи с наркомом Потемкиным ("Толковый мужик и, как я слышал, с Хозяином Вась-Вась!"), все трое сидели в президиуме и женщины улыбчиво шушукались, глядя на генерала-фронтовика. Когда Хрущеву предоставили слово, он привычно, по хозяйски обхватил руками кафедру и заговорил так, словно это был не экспромт-спич, а доклад, к которому подготовка шла не одну неделю. И ему было что рассказать. Героини-снайперы, героини-летчицы, героини-окопные санитарки - он знал очень многих, представлял к наградам, вручал партбилеты. Им было труднее, чем мужчинам, на фронте во многих отношениях (да даже чисто физиологически!), но они дрались с врагом, ни в чем мужикам не уступая. Даже бывали выносливее, терпеливее, неприхотливее. Конечно, на войне как на войне (Никита вычитал эту поговорку в одной из статей Эренбурга и всовывал ее в свои выступления к месту и не к месту), но ведь и любовь случается. И еще - само присутствие женщины положительно сдерживает мужиков, благородит их. Раздался очередной шквал аплодисментов и к Никите из-за кулис подошел высокий, худой офицер, прошептал что-то на ухо.

- Где? - быстро спросил Хрущев.

- В кабинете наркома, - ответил офицер.

- Извините, - развел руками генерал-фронтовик. - Срочно требует Ставка.

И вышел из зала под взрыв аплодисментов. В кабинете Потемкина офицер протянул ему трубку "кремлевки":

- На проводе товарищ Берия.

- Здравствуй, Лаврентий.

- Гамарджоба, Никита. Что тебя вдруг занесло в Наркомпрос, это богоугодное заведение?

- Пригласили выступить на женском вечере.

- Брось эту херню! Приезжай ко мне, генацвале. Дело есть. Мой адъютант и машина в твоем распоряжении.

- А в чем... - начал было свой вопрос Никита, но так его и не закончил - в трубке раздались короткие гудки. "Что это может быть? тревожно думал он, пока автомобиль мчал его по затемненной Москве с Чистых прудов к Дзержинке. - Харьков? Вряд ли. Это было и быльем поросло. Что-нибудь с разведгруппой Медведева? С подпольем в Донбассе? Дела-делишки Власова? При чем тут я? Командармом его утвердила Москва. Да, предложение было мое, но я советовался. С кем? С Георгием. Маленков может отпереться. Совет был по телефону. А телефонный разговор к делу не подошьешь. Нет, не подошьешь. Слишком большая дружба с Еременко? А как иначе прикажете добиться того, чтобы никто не ставил палки в колеса при налаживании планомерной политработы в войсках? Есть, и их сколько хочешь, Наполеончики, которым комиссары костью поперек глотки стали. Не нравится им партийное влияние в армии. Нет, брат, шалишь, коммунисты - становой хребет наших войск. Комиссаров может ликвидировать только одно - контрреволюция".

В приемной Никиту встретили два юных офицера - старший лейтенант Александра и младший лейтенант Евгения.

- Сегодня дежурит по приемной женская смена, - спокойно сказал адъютант в ответ на удивленный взгляд члена ПБ.

- Мужики воюют, - так же спокойно заметила Александра, посмотрев при этом довольно иронично на адъютанта. Тот, ничего не ответив, исчез за дверью кабинета и почти тот час выскользнул оттуда.

- Проходите, пожалуйста, товарищ генерал-лейтенант.

Его встретили персидские ковры, хрустальные люстры, мебель красного дерева, картины передвижников. Берия сидел за чайным столиком у зашторенного тяжелым зеленым бархатом окна. Пенсне на столике, китель расстегнут, белоснежная рубаха раскрыта, под ней грудь, покрытая густым волосом. Перед ним стояли навытяжку рыжеволосый гигант и тщедушный лопоухий недомерок с редким седым бобриком. Оба были в генеральской форме. "Что за люди? - подумал Никита. - Новенькие какие-то. Фронтовиков я бы знал". Берия быстро говорил что-то по-грузински - негромко, сердито. Те, к кому была обращена его речь, ели глазами начальство, почти после каждого слова дружно кивая головами. Увидев вошедшего в кабинет Хрущева, Берия легко поднялся на ноги, сказал что-то громче прежнего и небрежно махнул рукой. Генералов словно ветром сдуло.

- Здравствуй, дорогой, здравствуй, - хозяин привычно обнял гостя, увлек мягко за собой в уютный малый кабинет, где уже был накрыт с кавказской щедростью стол.

- Садись, дорогой, люди верно говорят: в ногах правды нет. Правды нет... Правды нет... - Он взял с массивной этажерки какие-то бумаги, скользнул по ним взглядом, сел напротив Никиты, бумаги положил на тарелку. Криво усмехнувшись, воскликнул:

- Ты видел этих двоих? Генералы. Ге-не-ра-лы. Мудаки засраные. И ведь оба из моего села. Ничего, нет, ничего нельзя поручить, все обязательно изговняют. Никому нельзя доверять. Даже себе. А? - он весело сверкнул стеклами пенсне и разлил коньяк по высоким хрустальным рюмкам.

- За Верховного!