Подарок

У Ярдли пересохли губы, она вдруг дико застеснялась, осознав, что сделала нечто такое, чего ни в коем случае не должна была позволять себе делать. Во всяком случае, при таких обстоятельствах, в таком месте… Да, тело ее сейчас покойно и счастливо, но каким страшным смятением оказалось охвачено ее сознание!

Будто очнувшись, она натянула лиф платья на грудь, потом так же быстро опустила юбку. Он помог ей надеть трусики. Затем, приподнявшись, стал шарить вокруг в поисках своей одежды.

Ярдли понятия не имела, что сказать Саймону, поэтому ждала, чтобы он заговорил первым. Мелодия отдаленной музыки резонировала в холодном пространстве между ними…

Ее внимание привлек звук чужих голосов. Ярдли привстала и пыталась заглянуть за край песчаной ловушки, но Саймон обнял ее за талию и притянул вниз.

— Не стоит высовываться. Просто танцы заканчиваются, — сообщил он ей шепотом, но твердо.

Звуки разговоров, хлопанье автомобильных дверей и заводимых моторов вернули ее к реальности, а значит, — к вопросу о том, что она натворила. И вот теперь она должна прятаться здесь до тех пор, пока горожане не разъедутся по домам. В ее волосы набился песок, то же было и с одеждой, прическа растрепалась, из нее выбились длинные пряди, и она с ужасом думала о том, как выглядит.

Она кое-как стряхнула песок с одежды, затем взяла пиджак и накинула на плечи, ибо опять начинала замерзать. Съежившись и подобрав под себя ноги, Ярдли наконец посмотрела на молчавшего Саймона.

Боже, что он теперь обо мне подумает? Похотливая крольчиха, и та выказывает больше сдержанности.

Хорошо еще, что он уже оделся и теперь был в полной форме, кроме пиджака, конечно. Он сидел напротив, стряхивая с одежды песок, и посмотрел на нее, лишь когда поправлял узел галстука.

Ярдли напряглась под испытующим взглядом Саймона, страшно боясь, что он каким-нибудь холодным критическим замечанием разобьет ее сердце. Она не только осуждала себя за то, что не справилась с плотским желанием, но и страшилась его осуждения, а еще больше терзалась от мысли, что оценка случившегося во многом зависит от него. Ее самолюбие от этого страшно страдало.

— Ты ожидаешь извинений? — спросил он наконец.

— Ты же вообще ничего не говоришь.

— Разве? Ну так скажу. Ты, Ярдли, необыкновенная женщина.

Она посмотрела на него.

— Я и подумать не могла, что это случится.

— Однако ты допустила, чтобы я это сделал.

— Уж не тешит ли это твоего самолюбия?

Он немного придвинулся к ней.

— Самолюбия? Я чувствую себя так, будто попал под поезд, а мне надо как-то выразить, что я при этом испытываю. Да я просто не знаю, на каком я свете, и удивился бы, если бы мы попытались это повторить.

— Держись от меня подальше. Я не могу здраво размышлять, когда ты так близко. В голове все мешается…

— Может, ты слишком много думаешь? Ведь очевидно же, что мы очень подходим друг другу.

Жар прилил к щекам Ярдли.

— Обычно я не прыгаю в постель лишь бы с кем.

Саймон поджал губы.

— Теоретически предполагается, что сам я в этом смысле полная твоя противоположность? Так ты меня понимаешь?

— Ну, я не то хотела сказать…

— Знаешь, тебе, возможно, трудно будет в это поверить, но я весьма разборчив насчет тех, с кем творю любовь.

— А может, ты просто решил отомстить моему деду?

— Проклятье! Да твой дед ничего уже не сможет поделать с тем, что произошло между тобой и мной. К нему, во всяком случае, это не имеет никакого отношения. Возникло нечто новое…

Она фыркнула.

— Что ты хочешь этим сказать? Что это значит?

Его темные глаза сузились.

— Полагаю, это ничего не значит кроме того, что мужчина и женщина, радуясь друг другу, с удовольствием здесь соединились. Или с твоей стороны это еще одна попытка завладеть скульптурной формой?

Она посмотрела на него чуть ли не с ужасом. Ох, как же ей хотелось в этот момент закатить ему пощечину!

— Если это все, что вы можете предположить, мистер Блай, то мне жаль вас. Вы, видно, никогда и никому не доверяете. Но знайте, мало того что вы получили больше, чем полагалось вам по условиям заключенного между нами соглашения, я к тому же не стану удерживать вас от намерения публично унизить мою семью и разорить наш фамильный, с такими трудами созданный бизнес.

— Может, ты хотя бы теперь станешь называть меня по имени?

Она вдруг посмотрела на него страшно огорченно.

— Я, должно быть, совсем свихнулась, вообразив, что для тебя имеет хоть какое-то значение все то, что находится за пределами твоей личной рубашки, столь близко расположенной к твоему телу.

— Почему же ты отдалась мужчине, о котором имеешь столь низкое мнение?

Она несколько растерялась, затем не очень твердо проговорила.

— Ты не поверишь мне.

— Попытаюсь.

— Потому что я знаю, что такое одиночество.

— Разве я когда-нибудь говорил тебе, что одинок?

— Да просто я смотрю на тебя и, как в зеркале, вижу себя. Ты огородился высокими заборами и живешь точно так же, как жила я, с той только разницей, что меня от всего мира огораживали заборами мои близкие.

Он запустил пальцы в свою шевелюру, потом отбросил волосы назад. Глаза его смеялись.

— Но я-то, кажется, через ваши заборы не лазил.