Она прервалась, чтобы взять другую тряпку.
Из гостиной донесся голос мистера Мюллера – так же чисто и ясно, как вода, текущая из крана:
– Поймите, это не мы с женой. Но с тех пор, как она приходит, остальные родители начали жаловаться – и каждый раз все больше. Видит Бог, как нам не хотелось говорить вам об этом – мы думали, все утрясется. Но теперь они заявили, что больше не станут пускать к нам своих детей.
Дрожащий голос миссис Мюллер подхватил:
– Поймите, мы здесь ни при чем. Мы-то очень любим Малышку Бесс. Очень любим… Но вы же знаете, как дети рассчитывают на нас. А Салливаны сказали, что не допустят, чтобы они продолжали играть с черной девочкой…
Фэт Лави уронила тарелку. Осколки разлетелись по кухне.
– …Вообще-то, они сказали «С этой черномазой».
Голос мистера Мюллера принял сконфуженный, извиняющийся тон. И он добавил:
– Войдите в наше положение. Господи боже, только не думайте, будто я их поддерживаю, или будто мы с ними согласны, вовсе нет. Но вы же понимаете, как бы там ни было, мы не можем принимать ее у себя.
Фэт Лави снова затянула свою песню: Вода в Иордане холодна и чиста,
Бог возмутит эту воду…
Малышка Бесс очень осторожно положила свое недоеденное пирожное на тарелку, потом соскользнула со стула.
Фэт Лави пробормотала:
– Деточка моя…
Вытерла руки тряпкой, развязала лямки передника и сняла его через голову.
Малышка Бесс смотрела на нее со слезами в глазах. – Я больше не буду ходить в кино! – Она вытерла молочные «усы» с губ. – Почему я черная? – И заплакала. Потом показала язык Фэт Лави.
– Почему ты такая черная? – закричала она, рыдая. – Зачем ты сделала меня черной? – И, набросившись на мать, стала колотить кулачками и царапать ее тело.
– Черная! – кричала она. – Черная, черная… – Она пинала Толстуху Лави по ногам, щипала за грудь.
– Боже, – стонала Фэт Лави, – Благой Иисус… – Она прижала Малышку Бесс к себе, вдавливая ее в свою плоть.
– Черная!
Голос Малышки Бесс заглох, утонул в теле Толстухи Лави. Тогда она стала его кусать.
– Боже милосердный, – повторила Фэт Лави, еще крепче прижимая дочку к себе, чтобы избежать ее пинков. – Не делай больно своей маме, Бесс, малышка моя, не такая уж ты и черная. Господи Иисусе, не делай больно своей маме…
Дэвид сидел за столом, втянув голову в плечи и засовывая руки в карманы – все глубже и глубже.
– Черная!
В дверях стоял растерянный мистер Левин.
– Не беспокойтесь, мистер Левин, – вздохнула Фэт Лави, отпуская Малышку Бесс одной рукой, чтобы поправить прядь волос, – это должно было случиться.