К приходской школе пристраивают еще одно крыло. В воскресенье на стройке никого нет, и после полудня, когда прихожане расходятся, Дэвид идет играть на куче песка за бетономешалкой. Вначале Джонни опасался: ему казалось, что это место расположено в чересчур опасной близости к церкви, чтобы устраивать тут нечестивые игры по воскресеньям, но, с другой стороны, тут столько возможностей поразвлечься, что не стоит уж слишком беспокоиться о потенциальных грехах.
Дэвид сидит на самом верху кучи, а Джонни строит внизу замок из сырого песка.
– Так тебе понравилось в церкви? – спрашивает Джонни, укрепляя угловую башню, которая все время осыпается.
Дэвид был поначалу зачарован балетной слаженностью в движениях верующих: вставал, когда все вставали, кланялся, когда все кланялись, бормотал, когда все бормотали. Но уверенная повадка Ханнагенов в конце концов развеяла очарование. Вставать, садиться, преклонять колена стало пустой мимикой, а бархат молитвенной скамеечки был неудобен для коленей. Все два часа, что длилась служба, он чесался, шмыгал носом и пялился на электрические провода, чувствуя унижение, оттого что вынужден притворяться, в то время как Джонни явно знал все ритуалы наизусть. В конце мистер Ханнаген раздал детям монеты по десять центов для пожертвований. Дэвид свою уронил, и ему пришлось ползать под пюпитром, пока он ее не нашел, заставляя ждать нетерпеливого сборщика.
– Да, понравилось, – отвечает Дэвид.
Джонни щурится и спрашивает:
– А что понравилось?
– Иисус…
Оба мальчика крестятся: Дэвид – с гордостью, хвастаясь перед Джонни и целым светом, Джонни – просто рефлекторно.
– Его нельзя называть, – говорит Джонни.
– Ты мне уже говорил.
– Нельзя поминать имя Господа всуе.
– Иисус не Бог.
– Бог! – говорит Джонни и снова крестится.
Дэвид спохватывается, что забыл это сделать, и касается пальцами лба и живота.
– Ты весь мокрый, – говорит Дэвид.
Джонни ничего не отвечает. Дэвид выше ростом и принимает укоризненный вид.
– Ты раньше не крестился, – возражает Джонни.
– Да крестился я! Только ты не видел.
Дэвид достает из кармана подшипник и начинает катать его по песку, выдавливая маленькие отпечатки.
– Нет, не крестился, – говорит Джонни. – Это же я тебя научил.
– А я говорю, что ты просто не видел. Что я могу поделать, если ты не видел?
Дэвид находит в песке две пустые смятые пачки из-под сигарет. Распрямляет их, кладет перед собой, потом наполняет обе песком. Вскакивает на ноги и засовывает подшипник в карман.
– Эй! У меня идея.
– Какая?
Дэвид вытягивает руку с сигаретными пачками и показывает подбородком на церковь:
– Давай высыплем их в воду. Все лоб себе грязью вымажут.
– В какую воду? – спрашивает Джонни недоуменно.
– Сам знаешь. Там, где мы были сегодня утром.
– В святую воду? – Джонни ошеломлен.
– Да. Замутим ее. Все перемажут себе лица в темноте.
– Это же грех! – торжественно заявляет Джонни.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю, грех, и все тут.
– Подумаешь, никакой это не грех, просто ты трусишь.
Он презрительно смотрит на Джонни сверху вниз. С ним этот трюк всегда срабатывает.
– Я не трушу. Грех это.
– Откуда ты знаешь? Давай, Джонни, все вымажут себе лица грязью.
А поскольку Джонни все еще колеблется, Дэвид повторяет:
– Так ты все-таки трусишь?
– Нет, – говорит Джонни, немного поразмыслив.
– Ну так пошли! – говорит Дэвид и сбегает с кучи песка, растоптав замок Джонни. И протягивает ему одну из обернутых целлофаном пачек: – Давай!
– Ладно, – говорит Джонни, возбужденный и напуганный.
– Иисус, – говорит Дэвид, и оба крестятся.
Они досыпают в целлофан мокрого песка и бегут к боковому входу в церковь.
– Лица себе вымажут! – прыскает Джонни, и Дэвид тоже весело смеется.
Они осторожно проскальзывают в темный притвор.
– Никого, – шепчет Дэвид.
Через пять ходок обе чаши со святой водой полны грязи.
– Ну-ка, что это вы тут делаете?
Священник, выглянув из ведущей в неф двери, пронзает их взглядом.
– Стойте! – кричит он, устремляясь за ними к выходу. – Стойте!
Но они уже исчезают за живой изгородью сада Ханнагенов.