Подарок коллекционера (ЛП)

Раньше я думала о его губах, а теперь о его члене. Что, черт возьми, со мной не так?

Я не хочу его таким. Я не хочу, чтобы он прикасался ко мне. Мне двадцать лет, и я все еще девственница, рассуждаю я сама с собой, стоя на коленях, дрожа на полу. Он очень красивый, хотя и немного странный. Конечно, мне любопытно. Он входит мгновение спустя, протягивая мне вилку и нож, сделанные из тяжелого, настоящего, но сильно потускневшего серебра.

— Держи, милая, — просто говорит он, а затем выдвигает свой стул и садится рядом со мной, наливая себе бокал вина.

Я смотрю в свою тарелку, не уверенная, можно ли мне начать есть раньше, чем это сделает он. Он просто сидит там, не двигаясь, и у меня снова урчит в животе. Еда выглядит восхитительно, лучше всего, что я когда-либо ела, и мне хочется вгрызться в нее, но я также не хочу его злить.

Проходит несколько минут, а он просто сидит, застыв. Я бросаю на него взгляд из-под ресниц, искоса поглядывая на него. Я вижу, что его руки сжаты в кулаки по обе стороны от тарелки, мышцы на предплечьях сильно напряглись, челюсть напряжена, мышцы там прыгают.

— Я… не могу… — внезапно выдавливает он, скрипя зубами, и хватает бокал с вином так резко, что я боюсь, как бы он не разбился. — Je ne peux pas le faire putain! (фр. Я не могу этого сделать черт возьми!)

Я не понимаю рычащих слов по-французски, но отчаянный, болезненный гнев в его голосе заставляет меня отшатнуться, глядя, как Александр быстро выпивает вино, залпом опрокидывает его обратно и хватает свою тарелку со стола. Не сказав мне ни единого слова, он выходит из комнаты, даже не потрудившись оглянуться на меня, когда уходит.

Я стою на коленях, замерев, пока не слышу хлопок двери наверху. Меня охватывает замешательство, но проходит несколько минут, а он не спускается, и я не вижу смысла продолжать стоять тут на коленях. Медленно, морщась от боли в ногах, я беру тарелку и сажусь за стол. Я готова спрыгнуть обратно на пол при малейшем намеке на шаги, но ничего не слышно. В доме тишина, и спустя еще мгновение я зарываюсь в землю…Это, без сомнения, лучшее блюдо, которое я когда-либо пробовала в своей жизни, и что самое странное, я сижу за старым обеденным столом в парижской квартире, холодный ветер снаружи хлещет ветками по окну, и я смотрю на полную луну, висящую в небе. Я чувствую себя почти умиротворенно, если не думать о том, почему я здесь и чего мне не хватает.

Это был долгий день, и всего на мгновение я позволяю себе это. Я ем жареного цыпленка в одиночестве за столом в Париже и вдыхаю тишину.

У меня такое чувство, что это ненадолго.

9

АЛЕКСАНДР

Боль в моей голове кажется почти невыносимой.

Тебе следовало наказать ее за то, что она огрызалась. За то, что о чем-то просила. Ты ее балуешь.

Она не понимала. Она не заслуживала наказания.

Тебе следует знать лучше. Сейчас она начнет действовать. Она проверяет тебя. Если ей будет больно, это твоя вина.

Ты оставил ее там одну.

Идиот.

Дурак.

Ты ее не заслуживаешь.

— Я знаю! — Я громко выкрикиваю эти слова в своей пустой спальне, недоеденная тарелка стоит на моем приставном столике. — Я знаю, — снова шепчу я, опускаясь на пол, прислоняясь спиной к кровати и проводя пальцами по волосам, снова и снова, ероша их.

Я оставил Ноэль одну. Она могла делать что угодно, находить что угодно, вести себя как гостья, а не питомец, как я позволял Анастасии. И посмотрите, чем это обернулось. Но я не могу этого сделать. Я не могу сидеть за столом, как будто прошлое можно было смыть за один день. Там на коленях стояла не Ноэль. Это снова была Анастасия. И вместе с этим нахлынули все воспоминания, о мучительных днях наказания, когда я заставлял ее становиться на колени, как бы сильно она этого ни ненавидела, о ее радости, когда она снова заслужила мое расположение, о моем прощении. Последующие недели… самые счастливые недели в моей жизни… а затем вторая худшая ночь за всю ее историю.

Ночь, когда я причинил ей такую боль, что ее невозможно простить. На этом столе.

Я закрываю глаза от натиска изображений, прижимая к ним тыльную сторону ладоней до боли. Я вижу это снова и снова, ее страх и жуть, его изумление и Иветт, стоящую там с пистолетом, приставленным к голове Анастасии. Другой мужчина внутри нее, по моей команде, и все потому, что Иветт отравила меня. Она отравила меня ложью и шепотом и заставила меня насиловать женщину, которую я любил, телом другого мужчины.