Мой ночной ритуал всегда одинаков. Я чувствую, как мой член поднимается в предвкушении этого, хотя к настоящему моменту мое тело знает, что я не позволю ему освободиться. Тем не менее, похоть пульсирует во мне, переплетаясь с болью в суставах и костях, пока я не превращаюсь в сплошную мешанину возбуждения и боли. Я поднимаюсь на ноги, возясь с пуговицей брюк, и тянусь к ящику с фотографией Анастасии.
— Ты нужна мне… — слова срываются с моих губ, когда я сжимаю член в кулаке, наклоняясь над кроватью и сжимая фотографию в другой руке. Но даже когда я говорю это, мой рот кривится от физической и эмоциональной боли, лицо Ноэль вспыхивает в моем сознании. Мой член пульсирует, желая ее. Желая ее красные губы, ее сладкое стройное тело.
Я в диком ужасе, что сломаю ее. Разрушу ее. Я не смогу остановить себя, продолжая скатываться все дальше в безумие, старые навязчивые идеи и потребности обвиваются вокруг моего разума липкими, колючими усиками. Я пытаюсь переориентироваться, уставившись на фотографию Анастасии, но когда я смотрю на нее, все, что я могу видеть, это ее распростертую на обеденном столе, выкрикивающую имя Лиама, когда он заставляет ее встать перед собой.
— Merde!(фр. Дерьмо) — Выкрикиваю я это слово, моя рука до боли сжимается вокруг члена, и я швыряю фотографию на кровать. Я опускаюсь на матрас, сворачиваясь калачиком на боку, прижимая сжатые в кулаки руки к животу и стискивая зубы от боли в костях, паху, голове, везде. Все это причиняет боль, внутри и снаружи, и я стону, когда мой член сокращается, желая разрядки, которую я отказываюсь давать, особенно когда я не могу на нее не смотреть.
— Нет…нет! — Кричу я, впиваясь ногтями в ладони, раскачиваясь взад-вперед, пытаясь убежать от голоса, но фантазия слишком реальна. Я вижу эту картину, которую рисует мое сознании, и я стону, долго, низко и беспомощно, когда мой нетронутый член начинает сокращаться, моя сперма выплескивается на одеяло, когда мое тело содрогается от непроизвольного облегчения при мысли о языке Ноэль на моем члене. — Нет, — снова шепчу я, но уже слишком поздно. Я вижу, как это скапливается под моим дрожащим стволом, еще одна неудача. От меня откололся еще один кусочек. Еще один шаг к тому, чтобы стать монстром, за которого меня все принимают.
10
НОЭЛЬ
Следующие несколько дней одни из самых странных в моей жизни. На следующее утро после того первого ужина Александр приходит в мою комнату, резко будит меня и велит принять ванну и одеться. Он, как и раньше, приносит мне еду, на этот раз более подходящую для завтрака, яйца и сосиски настолько вкусные, что я чуть не плачу несмотря на то, что мне приходится есть их, стоя на коленях, как раньше. Он дает мне инструкции сначала постирать, а потом почистить все остальное, что в этом нуждается, и исчезает. Вечером он снова появляется в тишине, чтобы приготовить ужин, оставляет тарелку на полу для меня, а затем снова поднимается наверх со своей собственной. Конечно, как только я убеждаюсь, что он ушел, я сажусь за стол.
Каждый последующий день в течение первой недели один и тот же. Александр появляется только для того, чтобы подать мне еду на полу, как собаке, а затем уходит. Я жду, когда он уйдет, послушно опускаясь на колени, а затем беру свою тарелку и ем, как обычный человек. Иногда позже в тот же день на кухне появляется еда, давая мне знать, что он вышел за покупками, но в остальное время я его просто не вижу. Мне не требуется много времени, чтобы понять некоторое подобие того, что происходит, что он много спит и что ему явно нездоровится… хотя и не так, как я опасалась. Когда я впервые увидела его слегка запавшие глаза, тонкие руки и усталое лицо, я испугалась, что у него рак, как у моего отца, или какая-то другая изнуряющая болезнь. Я не была уверена, что смогу это вынести, даже видеть, как кто-то, кто мне не нравится, проходит через это так близко после моего отца. Но нигде нет никаких признаков этого. Никаких таблеток, никаких врачей, никаких звонков на дом для пополнения запасов лекарств. В течение этой первой недели я осознаю простую правду.