Подарок от Гумбольдта

Так чем же я был в глазах этих двоих? В лучшем случае чудаком, диковиной. Чтобы набить себе цену, Шатмар расхваливал меня напропалую. Советовал заглянуть в справочники и прочитать о моих премиях, ордене Почетного легиона и наградах клуба «Зигзаг». Говорил, что для них большая честь иметь такого клиента. Естественно, что они невзлюбили меня еще до нашего знакомства. Суть их отношения ко мне случайно выразил сам Шатмар, выкрикнув в минуту гнева: «Ты поц с пером, вот ты кто!» Это показалось ему недостаточным, и он крикнул еще громче: «Не знаю, с пером ты или нет, но все равно поц»! Но я не обиделся. Его выражение показалось мне непревзойденным, и я рассмеялся. Мне вообще можно сказать что угодно и назвать меня как угодно, если это хорошо сказано. Таким образом, я знал, что думают обо мне Томчек и Строул. Со своей стороны они вдохновили меня на интересную мысль. История сотворила в Соединенных Штатах нечто новое, невиданное в человеческой цивилизации, а именно бесчестность в сочетании с самодовольством и двуличие в сочетании с честью. Америка всегда кичилась своей высокой моралью и прямотой, она была образцом для остального мира и, похоронив само понятие лицемерия, жила по новым понятиям об искренности. Посмотрите на Томчека и Строула. Они принадлежат к почетной престижной профессии. Эта профессия держится на высоких стандартах, и все шито-крыто, пока на сцену не выйдет какой-нибудь немыслимый дуролом, который даже собственную жену не может держать в узде, сумасшедший, обладающий способностью складывать слова, и не начнет сеять семена сомнения, заявляя, что в этой профессии не все чисто. Я приносил запашок старомодного обвинения. С моей стороны это было абсолютно антиисторично, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. Отсюда косой затуманенный взгляд Строула. Он словно прикидывал, сколько пакостей по закону или вразрез с законом он может мне сделать, если я начну брыкаться. Берегись! Если что, разделает меня, как мясную тушу, разрежет на мелкие кусочки юридическим резаком. У Томчека, напротив, взгляд не затуманился. Томчек смотрел прямо и открыто, ибо глаза у Томчека никогда не выражали его глубочайших убеждений. И я целиком зависел от этой пары прохиндеев. Мне заслуженно достались такие адвокаты. Справедливость требует, чтобы я платил за то, что выставлял себя невинным ягненком, ищущим защиты у людей с нечистым сердцем, искушенным в делах нашего падшего мира. И чего же я достиг, предоставив другим заниматься делами падшего мира? Гумбольдт носил звание поэта, когда уже давно перестал им быть. Я делаю почти то же самое, поскольку был достаточно осмотрителен и практичен, чтобы отрешиться от земных забот. Можете назвать это изворотливостью. Но Томчек и Строул приведут меня в чувство. На их стороне Дениза, Пинскер, Урбанович и тысячи им подобных.

– Хотелось бы знать, чего вы улыбаетесь? – спросил Строул.

– Так, одной мысли.

– Счастливчик, у вас приятные мысли.

– Когда же мы пойдем к Урбановичу?

– Когда он закончит с другой стороной.

– Как, Дениза и Пинскер у Урбановича? Тогда я пойду посижу где-нибудь. Что-то ноги ноют. – Я не хотел болтать в ожидании, когда нас позовут. Даже малая доза Томчека и Строула вредна моему организму. Я быстро устаю от них.

На деревянной скамье мне стало лучше. Я не захватил ничего почитать и решил воспользоваться случаем, чтобы подумать. Предметом моих размышлений стал розовый куст. Я часто думаю о розовом кусте, иногда мысль о нем приходит мне в голову сама по себе, независимо от моей воли. Куст густо усеян темно-красными цветами и свежими зелеными листьями. Сначала я механически повторял знаменитое «это роза, это роза, это роза». Потом увидел корневую систему, стебли, проклевывающиеся отростки, которые станут шипами, постарался припомнить ботанические термины: флоэма, ксилема, хлорофилл, камбий – и проникнуть в само растение, чтобы понять, как его зеленая кровь рождает красные цветы. Да, но ведь молодые побеги на розовом кусте всегда красноватые и только потом становятся зелеными. Мне в точности представилось расположение лепестков цветка и беловатый отлив на красном. Все силы моей души сосредоточились на этом видении. Затем передо мной раскинулось поле цветов, и на нем я увидел человеческую фигуру. «Растение, – сказал Рудольф Штейнер, – выражает элементарные законы роста и развития, но человек в своем стремлении к совершенству взвалил на себя тяжелую ношу инстинктов, чувств, желаний». Таким образом, куст – это как бы непроснувшаяся жизнь. Человечество рискнуло играть со страстями. Ставкой в этой игре были высшие силы души, способные очистить страсти, которые затем перерождаются в утонченные переживания. Красная кровь – символ этого очистительного процесса. Так это или не так – не знаю, но размышления о розе приводят меня в состояние блаженства.