Подарок от Гумбольдта

– И все равно он мошенник и к тому же малообразованный. Дениза в тысячу раз умнее и хитрее его. Посмотрит его бумагу и тут же обнаружит какую-нибудь глупость. Он не удосужился даже перечень имущества составить, из дела не видно, что кому принадлежит. Не вешай мне лапшу на уши, понял? Но не будем ссориться. Ты лучше про эту особу расскажи.

Шатмар поднялся со своего кресла. Я был в Белом доме, сидел в президентском кресле в Овальном кабинете и могу побожиться, что кожа на Алековом кресле тоньше и лучше. Фотографии Шатмара-отца и Шатмара-деда напомнили мне о мальчишеских годах на Западной стороне. Что бы там ни было, я испытывал к Алеку почти родственное чувство.

– Я все время помню о тебе, Чарли, – сказал он. – Как только она вошла первый раз, я тут же подумал: вот кто ему нужен. У тебя не очень счастливая жизнь…

– Не преувеличивай!

– Считай, несчастливая жизнь, – невозмутимо продолжал Алек. – Растраченный талант, упущенные возможности. Упрям как осел и кичлив до чертиков. Не знаешь, как себя держать и что делать. Все твои связи в Нью-Йорке, Вашингтоне, Париже, Лондоне, Риме – чего они стоят? И книжки твои и успех – тоже ничего не стоят. Даже удача – ты ведь у нас везучий, правда? Мне бы твои способности! Горы бы своротил. Нет, ты определенно должен жениться на этой болтушке с Западной стороны, выросшей среди политиканов квартального масштаба, картежников и выпивох, среди жидов-лавочников и уборщиков мусора. Но она с претензиями, недаром в Вассаре училась. Говорит как по писаному, а тебя хлебом не корми, дай поговорить. Женись, не прогадаешь. Я ведь люблю тебя, сукин ты сын, всегда любил, с тех пор как нам по десять годков было. И вот лежишь ночью и думаешь, как помочь Чарли с его куриными мозгами, как найти лазейку в налоговом законодательстве, чтобы сберечь этому болвану деньги, как отыскать ему самых лучших адвокатов и самых лучших женщин. Откуда тебе, кретину, знать, что на свете есть такая дружеская любовь?!

Должен сказать, я наслаждался, глядя на Алека в такие минуты. Понося меня, он то и дело смотрел влево, как если бы там стоял объективный свидетель, разделяющий его возмущение. У матери Алека была такая же привычка. Прижав руки к груди, она тоже взывала к пустоте, надеясь получить подтверждение тому, что гнев ее справедлив. В груди Алека билось большое, мужественное, верное сердце, тогда как у меня, по его мнению, сердца вообще не было, разве что куриный потрох. Себя он выставлял сильным, мудрым языческим Тритоном. Но на уме у него было одно – залезть на женщину, войти в нее, выделывая всевозможные непристойные штуки. Он называл это сексуальной свободой. Но за свободу надо платить – и немалые деньги. Поэтому расходы у Алека были большие, и ему приходилось ломать голову, чтобы добывать нужные суммы. Совместить потребности и возможности – вот как стоял вопрос. Однажды он сказал: «Я начал сексуальную революцию, когда о ней слыхом не слыхивали».

Хочу добавить еще одно: чего ради я смотрю свысока на Шатмара? Мне стыдно за нас обоих. В конце концов, чтение меня кое-чему научило. Я понимаю двухвековую попытку среднего класса выглядеть прилично, сохранить этакую милую невинность, невинность Клариссы, защищающейся от посягательств циничного Ловеласа. Бесполезно! Еще печальнее открытие, что ты всю жизнь жил рождественскими, игрушечными чувствами, с венком буржуазных добродетелей, свитым вокруг твоего сердца. Мир справедливо презирает американцев за эту отвратительную черту, разглядев показную невинность в Вудро Вильсоне в 1919 году. Нас, школьников, в бойскаутских отрядах учили вежливости, доброте, чести. Нелепые тени викторианской жантильности до сих пор преследуют чикагских мальчишек, которым сейчас под шестьдесят и под семьдесят. Эта черта проявляется в Шатмаре – он верит в свое великодушие и в мое. Я благодарю Бога, что никогда не буду таким бесчувственным нахалом, как Алек. Он крыл меня на полную катушку. Я молчал, не желая затевать ссору, но потом мне это надоело, и я прервал его пустословие.

– Как ты себя чувствуешь?

Алеку этот вопрос не понравился. Он не хотел признаваться, что нездоров.

– Прекрасно. Надо только немного вес сбросить. Ты ведь не затем прибежал, чтобы справиться о моем здоровье?

– Будешь сбрасывать вес, сбрей заодно баки. А то похож на плохого парня из старых вестернов. Одного из тех, кто сбывал краснокожим плохие ружья и огненную воду.

– Ладно, Чарли, я стареющий бабник, а ты, конечно, думаешь только о высоких материях. Правда, хочешь разузнать об одной бабе – верно я говорю?

– Верно, – согласился я.