Подарок Параскевы

«Вот стыдобище!» — подумал он, втягивая голову обратно и понимая, что краснеет. Прямо над ним на полке лежала женщина. Ниже пояса тазиком прикрылась, на голове венок из березовых прутьев… свежий, с зелёными молодыми листочками, как ни странно. Лежит женщина и смеётся, ладошкой слегка рот прикрывая.

— Ты ш-ш-то? — дрожа всем телом, спросил Матвей бабу.

— Да вот смотрю на тебя и думаю: рассказывать о том, что тебя ожидает? Али нет? Чем рожают-то — не показал.

И снова в смех.

Матвей при этих словах схватил веник и место то прикрыл, что участвует в деторождении. И впрямь не оно требовалось, да и неловко стало перед бабой.

— Хэ! Обещанья нужно не только давать, но и выполнять! Мил человек! — возмутилась на это банница. — Ну да ладно. Повеселил ты меня в кои-то веки. Не зря я в твою баньку пришла. Скажу: не написано тебе на судьбе женатым быть. Будешь куковать век свой одиночкой, пока Леший тебя в день на Ивана Купала не приберёт.

Матвей до того расстроился, что веник из рук выронил. Соскользнул с полка и уйти собирался, а банница ему тут и говорит:

— Но коли возьмёшь меня в жены, всё в жизни твоей переменится. Жалко, тако добро пропадет! — глядя в упор на вздыбившийся Матвеев «перст» сказала банница и снова засмеялась. «Куражиться видно, у неё в крови…» Не успел Матвей подумать так, а она уже тут как тут, перед ним во всей своей бабьей красе! И грудки, как у Венеры Милосской, и бёдра круглые и талия, как… как полагается, песочные часы. Встала, уперлась твёрдыми сосками Матвею в грудь, у него аж мурашки по всему телу побежали.

— Ну? Решайся. Прямо сейчас! — резко выкрикнула она, приводя мужчину в чувства. А то он и дыхнуть не смел не моргнуть: вдруг те соски проткнут его насквозь…

«И не странно ли это? Да и боязно. Кто она, банница…» — недолго раздумывал мужчина, разглядывая бабу сверху до низу. «Ладная», — сказал себе Матвей и решился:

— Из конца в конец! Юродивый я, что ли, всю жизнь бобылем ходить?! Согласен! — строча, как из пулемёта, выдал он свой ответ.

А баннице той палец в рот не клади… Тут же вспыхнул в печи огонь, накалились камни, полетела в каменку плошка воды, и баня наполнилась горячим парным духом. Запахло молодым березовым веничком…

Коль назвался груздем — полезай в кузов!

Глава 3: Назвался груздем — полезай в кузов!

Матвей глазом моргнуть не успел, как оказался в объятиях мягкого белого тела. Рубаха полетела на пол, а он на полок. Тёплые губы с ароматом спелой малины коснулись его век, и он уже сам не понимал, морок то или на самом деле касается он бархатистой кожи своей банницы, проводит ладонями по упругим ягодицам, задевая кончиками пальцев влажную промежность вздымающихся женских бёдер.

Морок, в котором он задыхался от поцелуев, в котором женские губы, язык, творили невообразимое, лишая его, Матвея, губы девственной невинности, не прекращался. Не мучил, не обманывал его в самых смелых ожиданиях. Обдавал жаром. Да что там губы… Ожившие, некогда призрачные мечты уносили его далеко за пределы реальности, каждый раз подтверждая, что существуют. В прежней его реальности никогда не было места ласкам и всепроникающего чувства слияния с кем-то другим. Женщиной, прекрасней которой нет на всём белом свете. А в этой реальности есть!

Дверь в баню тихонечко скрипнула. Банница обернулась, и Матвей скосил взгляд, всматриваясь в темноту. Они услышали короткое, тоненькое: «ах!» и мелькнувший в предбаннике светлый край куртки.

— Олеська, чо ли? Нас с тобой застали с поличным, Матвей. Теперь хочешь не хочешь, а жениться придётся, — весёло заметила чертовка и наклонилась к Матвею, заслоняя свет ниспадающим облаком светлых волос.

А он не шелохнулся, не побежал оправдываться перед девчонкой. Может, это какая другая, похожая на обычную реальность жизнь, но не та? Не та, где все были с ним холодны и прятали глаза. А та, в которой Матвей терялся в эмоциях, терялся во времени. Сколько там: два часа? три? четыре? В сумерках ароматной тёплой бани, где только он и она. Где некуда спрятать своё уродливое лицо, да и незачем. Банницу, скорее всего, даже не интересовало, есть какой-то изъян на лице у него или нет?

Мало того, Матвею мерещилось, что нет в нём изъяна вовсе. Не чувствовал он заячьей губы. Раньше казалось, он весь — сплошное уродство и недоразумение от макушки и до пят. А сейчас так всё ладно да складно… так идеально, как не может быть даже на небесах, где тебя судить должны, где ты под пристальным взором, гадающим: достоин али не достоин?!

Банница уже решила, что достоин. Что он идеал. И она для него идеал — потому что первая. Потому что взяла его таким, каким Бог родил, посчитав, что достоин он, Матвей, лучшей участи — счастливой…