И почему именно это имя было выбрано? Почему?
Аллену казалось, что он очень близок к разгадке этой тайны или к чему-то такому. Но додумать ему не дал Тикки, собственноручно принёсший ему долгожданную пищу. За подобный поступок Аллен даже простил тот факт, что Тикки снова курил в его комнате. А потом они разговорились на тему Апокрифа, строя самые разные предположения о нём, о его мотивах, действиях и прочем….
День прошёл почти как обычно, только у Аллена то и дело начинала кружиться или болеть голова. Поэтому он отправился спать очень рано, при этом полагаясь на хитрый подсчёт, что у Тикки ещё есть дела, и лечь спать он сможет в одиночестве. Нет, он не отрицал возможность того, что наглый Ной потом придёт и ляжет рядом… Хотя зачем это Тикки, если он сам будет спать, Аллен не понимал.
Но отчего-то надеялся, что Тикки всё-таки придёт. И при этом опять стыдился собственных, никому невысказанных надежд.
Посреди ночи Аллен, промучившийся почти всё это время то с головными болями, то с жарой, то с холодом, действительно почувствовал, как рядом лёг Тикки и стало как-то спокойно, хорошо, тепло и удобно. А потому всего через несколько минут он провалился в глубокий сон…
Тонкие аккуратные пальцы узких ладоней с силой вдавливались в тесто. Небольшой калач месили уже очень долго, постоянно переворачивали, разделяли и снова соединяли умелые руки, выглядящей молодо, несомненно, очень красивой женщины…. Рыжие волосы были небрежно собранны под косынку, а в серых глазах лучилось тепло, радость и что-то ещё, недоступное простым смертным. Тонкие губы открыто улыбались, а сама женщина покачивалась, словно в такт мелодии, которую слышит только она.
Мама раньше очень любила музыку.
Он сидел за столом почти напротив и медленно вращал чашку, думая о ней.
Материнский взгляд неожиданно наткнулся на него; женщина моргнула и, улыбнувшись ещё сильнее, словно только что заметила его, тихо произнесла:
— Есть одна очень старая легенда.
Очередной раз провернуть старую чашку вокруг оси. Края давно сколоты почти до половины но пить из неё всё ещё можно; дно и стенки до определённой высоты целы. Надо просто выровнять их, а то совсем уж жалко смотрится.
— Говорят, — тихим голосом продолжала женщина смотря в никуда, — что умершие младенцы, их невинные души обязательно, если их кто-то ждёт, возрождаются в твоих внуках.
Руки продолжали месить тесто. Она дела это уже около часа: чай давно успел остыть.
— Правда интересно? — женщина обращалась в никуда, или к кому-то, кого видела только она.
— Я думаю, это правда. Как же, наверное, счастливы те бедняжки, у которых вернулись их погибшие дети, не правда ли?
Он продолжает вертеть чашку, словно это может его занять или успокоить.
Успокойся, разве ты не этого хотел?
Однако, кажется, он сыпанул в чай слишком много трав. Он снова попытался заглянуть в глаза матери. По крайней мере сейчас она не кричит, не плачет или вовсе…. В общем, всё не так уж плохо. Ведь так?
Он пытается улыбнуться, да отчего-то не выходит.
Только бы Мана не узнал.
====== Глава 18. История и просто жизнь. ======
— Месье Дилан, вы просто не представляете, как я вам благодарен!
— Ох, не стоит, в самом деле не стоит, Эйдан… Или, простите, постоянно забываю, как вас теперь зовут? — Мужчина со смешной козьей бородкой и закрученными тёмными усиками отставил наполовину наполненный вином фужер. Первоклассным вином, в чём этот юноша уже успел убедиться.
— Сейчас меня называют Лави, месье, но вы можете называть меня так, как вам удобно, — он учтиво улыбнулся, слегка склоняя голову. Во время его бытности Эйданом он был на редкость учтивым, воспитанным в строгости ребёнком. Такую роль ему назначил сам Книжник только чтобы наконец-то утихомирить его буйный нрав. И, стоит признать, у него это получилось.
— Ох, Эйдан, вы выросли удивительно скромным и приятным юношей. Наверное, все дамы заглядываются на вас? — Мужчина, которому самому уже было за сорок, азартно подмигнул, и Лави едва сдержался от того, чтобы не вздохнуть или ещё как-нибудь показать, как ему это надоело. После плена его выдержка и актёрское мастерство порядочно испортились, и перестали быть такими же безупречными как прежде.
— Ну, что вы говорите, месье Дилан, — смущаясь произнёс Лави, — вы ведь понимаете, что меня это интересовать не должно…
— Ну да, ну да, ваш Орден схож с монахами-летописцами, которые всего себя посвящают истории. Признаться, вашему учителю очень повезло найти такого достойного юношу к себе в ученики.
— О! На самом деле я бываю очень… недостойным…
Кажется, Дилан Гофф считал, что Книжники из особого Ордена. И что они просто записывают правдивую историю, передавая её потомкам.
— Действительно жаль, что он умер. Не смотря на старость, ваш учитель был очень энергичным, удивительно эрудированным человеком. Доброй ему памяти! — Дилан отсалютовал фужером и слегка отпил багровой жидкости.
— Да, — потерянно ответил Лави, тут же отворачиваясь и снова утыкаясь в разворошенные книги, — это было очень неожиданно.