Подчасок с поста «Старик»

Настя сразу сообразила, что к чему. Отпросилась у Гильфера домой, навестить якобы заболевшую сестру. Тот только рукой махнул — не до того ему сейчас.

— Иди!

И даже не спросил, когда вернется.

Вечером уехали Жора с Еганом и пулемет с собой увезли. А Тимофей, где бы ни был, что бы ни делал, об одном думал: доберется ли Настя до Одессы, предупредит ли, сумеют ли там принять меры? Ведь всего два дня осталось…

Мучили Тимофея эти вопросы и, чтобы хоть как-то отвлечься от них, начал удлинять патронную ленту. И только разрезал одну, как увидел перед носом дуло маузера.

— Ты что, гаденыш, задумал? — зашипел Булдыга-Борщевский.

Словно оборвалось все. «Настя попалась…» И такая вдруг тяжесть навалилась, нечем стало дышать…

— И так боеприпасов мало, а ты еще ленты портишь!

Отлегло — значит, с ней все в порядке. Тимофей заулыбался, успокаивая рассвирепевшего штабс-капитана.

— Что вы! Наоборот, я лучше делаю. Запасных лент нет, набивать в бою некогда. Вот и удлиняю. Вместо двухсот пятидесяти в ней будет четыреста патронов. Мы это еще в полку Бражникова делали. Здорово получается!..

— А ну-ка покажи, как это?

Недоля на глазах у Булдыги-Борщевского склепал ленту, протянул ему.

— Смотрите!

Штабс-капитан повертел в руках, все еще не пряча оружия.

— Так можно и на пятьсот, и на тысячу патронов сделать?

— Вообще-то да, только управляться с ней трудно. В коробку не влезет…

Штабс-капитан спрятал маузер, пригрозив:

— Смотри у меня!..

«Да уж смотрю, — подумал Тимофей. — Эх, скорее бы уж воскресенье…»

А тут откуда-то привезли ручной пулемет «шоша». Только он, наверное, был закопан в землю несмазанным и проржавел так, что некоторые детали затвора просто-напросто крошились в руках.

— Да, здесь уж ничего не сделаешь, — согласился Булдыга-Борщевский. — Иди отдыхай. А где же твоя краля?

— Кто это, Настя, что ли? А ну ее! Хотел пошутить, а она… — И Тимофей погладил щеку, словно она у него еще болела. А про себя подумал: «Поздно вспомнил, господин штабс-капитан. Она уже наверняка добралась До Одессы…»

Ночью Тимофей волновался, долго ворочался с боку на бок и заснул лишь под утро, да так крепко, что очнулся только от стука в дверь сарая.

— Эй, парень, вставай!

Вышел. Стоит у ворот сарая Булдыга-Борщевский. Ноги врозь, руки в бока, чуб на ухо. И хотя самогоном крепко несет, но глаза ясные, и весь он какой-то собранный, подтянутый.

— Переоденься-ка, — подбросил ногой к Недоле одежду. — А то тебя твои большевики так нарядили, хоть на огород вместо пугала ставь.

Тимофей и сам знал, что видавшие виды генеральские брюки и фуражка с доброе решето совсем не красят его вообще-то не очень бравую фигуру, но попытался оправдаться:

— Я же в госпитале был, а не в боевой части…

Взял одежду. Крепкие, хотя и поношенные сапоги, штаны из чертовой кожи. Такие были у него в детстве — сносу им нет. Гимназическая куртка, только вместо блестящих пуговиц пришиты обыкновенные, черные. И фуражка гимназическая, но без кокарды. Все в основном-то впору. Переоделся и превратился в ладного гимназиста.

— Ну вот, другой табак, — одобрительно хмыкнул Булдыга-Борщевский.

Во дворе стояло несколько подвод, возле которых о чем-то переговаривались немцы-колонисты. Булдыга-Борщевский зашагал к ним.

— Ну, болышевичок, поехали, — пригласил он Тимофея.

Недоля на шутку ничего не ответил, только спросил:

— Куда?

— Давай, парень, так договоримся: завтра я отвечу на любой твой вопрос, а уж сегодня, будь добр, выполняй, что тебе велят!

Говорит вроде вежливо, но слова звучат зловеще, зрачки глаз стали острыми, как иголки, и рука невольно приподняла полу френча, показав рукоять засунутого за пояс брюк маузера.

Что оставалось делать? Сел на повозку. Потянулись они со двора. Груз невелик, но, видать, нелегок: глубокие колеи остаются за каждой подводой. Привалился к соломе, боком почувствовал какой-то выступ. Незаметно ощупал. Ага, пулемет! И даже на душе веселее стало — с пулеметом-то он что-нибудь да значит.

Дорога пошла под уклон. Оглянулся — по берегу балки раскинулось большое село, значительно больше, чем то, в котором он пробыл эти две недели. Похоже, что это Ландау [10], центр волости. Точно, оно, только в Ландау такая большая кирха; в прошлом году Тимофей проезжал мимо села, и кирха запомнилась.

Въехали на центральную площадь. Народу — уйма, не протолкнешься. У ревкома, он расположился в помещении бывшего волостного правления, — молодежь, призывники. Тут же и ревкомовцы, совсем молодые еще, несмотря на бороды, парии в кожаных куртках и шинелях. По краям площади — повозки немцев-колонистов. Добротные телеги, и на каждой что-то лежит, накрытое соломой. Да и самих колонистов уж слишком много, в центре площади настоящая толкучка. Тут и женщины, и мужчины, и дети. Кто-то что-то пытается продать, да, по-видимому, толпа собралась не для торговли — покупателей мало. Зато Тимофей успел заметить несколько знакомых лиц. Из тех, что приезжали к Гильферу.