Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

   --  Вот, видите ли... -- сказал он. -- Может быть, я и неправ -- это всё одни догадки. А теперь я возвращаюсь к фактам. Я узнаю, что Джеймс и свидетели -- свидетели, мистер Бэлфур! -- закованы в кандалы и заключены в тесные камеры военной тюрьмы в форте Уильям. К ним никого не пускают и запрещают им вести переписку. Это свидетелям-то, мистер Бэлфур! Слыхали вы когда-либо что-нибудь подобное? Уверяю вас, что никогда ни один старый, нечестивый Стюарт не нарушал закона более наглым образом. Об этом совершенно ясно сказано в акте парламента от тысяча семисотого года, относительно неправильного заключения. Как только я узнал это, то подал прошение лорду секретарю суда и получил сегодня ответ. Вот вам и закон! Вот правосудие!

   Он подал мне документ, который при прочтении выглядел не как нормальный документ, а как глупая издёвка над здравым смыслом.

   --  Смотрите, -- сказал Стюарт, -- он не посмел прямо отказать мне увидеться с моим клиентом и потому "советует командиру впустить меня". Советует! Лорд-секретарь суда в Шотландии советует какому-то армейскому капитану! Разве не ясно его намерение? Он надеется, что командир или так глуп, или, напротив, так умён, что откажется последовать совету. Мне пришлось бы без всякого успеха возвратиться из форта Уильям сюда, зря потратив время. Затем последовала бы новая проволочка до получения мною нового разрешения, а они пока выгораживали бы офицера, "военного человека, совершенно незнакомого с законом", -- знаю я эту старую песню! Затем путешествие в третий раз. А тут уже сейчас должен начаться суд, прежде чем я даже успею снять первое показание. Не прав ли я, называя это заговором?

   --  Вы несомненно правы, -- сказал я, подавленный открывающейся перспективой.

   --  Я сейчас же ещё докажу вам это, -- возразил он. -- Они имеют право держать Джеймса в тюрьме, но никак по закону не могут запретить мне посещать его. Они не имели права заключать под стражу свидетелей. Позволят ли мне видеть их, людей, которые должны были бы быть так же свободны, как сам лорд-секретарь суда? Читайте: "Что касается остального, то он отказывается давать какие-либо приказания смотрителям тюрем, которые не совершили ничего противного их обязанностям". Ничего противного? Боже мой! А акт тысяча семисотого года? Мистер Бэлфур, это взорвало меня! Я чувствую, как всё горит в моей груди!

   --  А на простом английском языке эта фраза значит, -- сказал я, -- что свидетели будут по-прежнему находиться в заключении и вы так и не увидите их до тех пор, пока не станет слишком поздно.

   --  Я не увижу их до Инверари, где назначен суд, -- воскликнул он, -- а затем услышу слова Престонгрэнджа об ответственности, которая лежит на нём, и об огромных правах, предоставленных защите! Но я перехитрю их, мистер Дэвид. Я собираюсь перехватить свидетелей по дороге и попытаться добиться капли справедливости от "военного, совершенно незнакомого с законом", который будет сопровождать партию заключенных в суд.

   Случилось действительно так: мистер Стюарт в первый раз увиделся со свидетелями на дороге около Тинедрума благодаря поблажке, которую сделал ему офицер.

   --  Меня ничто уже не удивит в этом деле, -- заметил я.

   --  Но я вас всё-таки удивлю! -- воскликнул он. -- Видите вы это? -- и он показал мне набранную крупным шрифтом брошюру, только что вышедшую из под печатного станка. -- Это обвинительный акт. Смотрите, вот имя Престонгрэнджа под списком свидетелей, и в нём не упоминается ни слова о Бэлфуре. Но дело не в этом. Как вы думаете, кто платил за печатание этой брошюры?

   --  Предполагаю, что король Георг, -- сказал я.

   --  Представьте себе, что это был я! -- воскликнул он. -- Положим, она печаталась ими для них, для Грантов, и Эрскинов, и того ночного вора, Саймона Фрэйзера. Но разве я мог получить обвинительный акт? Нет! Я должен был с закрытыми глазами идти на защиту, я должен был слышать обвинение в первый раз в суде вместе с присяжными.

   --  Разве это не противозаконно? -- спросил я.

   --  Не могу утверждать так, -- отвечал он. -- Эта любезность была настолько естественна и оказывалась так постоянно в судейском деле, что закон никогда и не занимался этим вопросом. А теперь подивитесь руке провидения! Посторонний человек приходит в печатню Флеминга, видит на полу корректуру, поднимает её и приносит мне. Тогда я дал отпечатать этот документ на средства защиты. Слыхал ли кто что-либо подобное? И теперь он доступен всем, великий секрет известен, все его могут видеть. Но как вы думаете: как их поведение должно было понравиться мне, на чьей ответственности жизнь моего родственника?

   --  Я думаю, что оно вам совсем не понравилось, -- сказал я.

   --  Теперь вы видите, как обстоит дело, -- заключил он, -- и почему я смеюсь вам прямо в лицо, когда вы говорите, что вас свободно допустят давать показания.