Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

   -- Да,  -- отвечал он, -- но дело это, как говорится, ни с места. Во-первых, Джеймс Глэнский поехал в Эдинбург, нашел там опытного юриста -- без сомнения, очередного Стюарта: они все стоят друг за друга, -- и добился приостановки выселения. Но потом Колин Кемпбелл снова выиграл дело в суде государственного казначейства. Теперь я слышал, что первая партия выселяемых должна отправиться завтра. Выселение начнется с Дюрора, под самыми окнами Джеймса, что, по моему скромному разумению, совсем уж безрассудно.

   -- Вы думаете, что они станут сопротивляться? -- спросил я.

   -- Положим, они обезоружены,  -- сказал Гендерлэнд,  -- или предполагается, что они обезоружены, хотя ещё много холодного оружия припрятано в укромных уголках. Кроме того, Колин Кемпбелл вытребовал туда солдат. И все-таки, будь я на месте его жены, я не был бы спокоен, пока он не вернется домой. За этих Эпинских Стюартов никогда нельзя поручиться.

   Я спросил, опаснее ли они своих соседей.

   -- Нет,  -- сказал он,  -- это-то и скверно, потому что если Колин Красный и добьется своего в Эпине, ему придется начинать заново в соседней местности, которая называется Мамор и принадлежит Камеронам. Ему, как королевскому агенту, приходится выселять арендаторов из той и другой земли, и, откровенно говоря, мистер Бэлфур, я уверен, что если на первый раз он и увернется от пули, то на второй ему наверняка несдобровать.

   Разговаривая подобным образом, мы шли почти весь день, пока наконец мистер Гендерлэнд не выразил своего удовольствия, что провел время так приятно в обществе друга мистера Кемпбелла, "которого, -- сказал он,  -- я осмелюсь назвать сладкогласным певцом нашего духовного Сиона", и предложил мне сделать небольшой привал, чтобы провести ночь в его доме, немного в стороне от Кингайр-лоха. По правде сказать, я был чрезвычайно рад: у меня не было ни малейшего желания знакомиться с Джоном Клаймором, и после двойной неудачи -- сперва с лжепроводником, а затем с проповедником-грабителем -- я немного настороженно относился к незнакомым горцам. Да и показная лояльность к королю Георгу и его поддерживающим мне могла пригодиться в будущем, особенно если так и не удастся далеко уйти от канонных рельс.

   Итак, мы ударили по рукам, свернули в сторону, и после полудня подошли к маленькому домику, одиноко стоявшему на берегу Линни-Лоха. Солнце уже ушло с пустынных Ардгурских гор, но ещё освещало Эпинские скалы на противоположном берегу залива. Лох был спокоен, как озеро, только чайки кричали вокруг, и вся местность имела какой-то странный и торжественный вид.

   Не успели мы дойти до двери дома мистера Гендерлэнда, как, к моему великому удивлению -- я успел уже привыкнуть к хайлэндерской вежливости,  -- он неожиданно промчался вперед, оставив меня позади, влетел в комнату, схватил банку и роговую ложечку и начал набивать свой нос табаком в самом неумеренном количестве. Затем он хорошенько прочихался и оглянулся на меня с глуповатой улыбкой.

   -- Я дал обет,  -- сказал он,  -- что не буду брать с собой табак в дорогу. Это, разумеется, большое лишение. Но когда я вспоминаю о мучениках не только в Шотландии, но и в других христианских странах, мне становится стыдно и думать об этом.

   Этот случай заставил меня задуматься о необычайной силе присущих людям вредных привычек. Выпивка, наркотики, курение, нюхательный табак, жаренные семечки подсолнуха... Впрочем, мысли эти тут же пропали как и не бывало, стоило хозяину позвать меня к обеденному столу.

   Как мы только поели -- овсяная каша и сыворотка были самыми вкусными из блюд нового знакомого,  -- он с серьезным лицом заявил, что у него есть обязанности по отношению к мистеру Кемпбеллу, а именно -- осведомиться о состоянии моей души. Вспомнив случай с табаком я готов был улыбнуться. Хотя проповедником он был отличным. Даже меня, прожжённого циника из совсем иного времени, смогли пронять некоторые его прочувствованные слова.

   Доброта и скромность -- вот два качества, которые никогда не должны утомлять человека. Мы редко встречаем их в этом грубом мире, среди черствых и надменных людей. К сожалению, эти качества в равной мере мне были не свойственны. А гордыни и эгоизма во мне было через край. Всё это вполне стало ясно из долгого разговора с захолустным проповедником из иного времени. Боюсь, я вызвал его недоумение, явным нежеланием становиться на колени и бить поклоны во время молитвы, но он в конце-концов нашёл объяснение такому поведению в том, что я переодетый аристократ.

   Перед тем как лечь спать, я предложил хозяину две гинеи. Он как мог отказывался, но в конце-концов согласился их взять, с учётом, что половину суммы можно будет потратить на помощь наиболее нуждающимся среди местных горцев во славу Господа. Также мне наконец удалось разменять ещё одну гинею мелочью, пополнив свой запас разменных монет.

XVII.