Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

   Начало светать, когда мы достигли промежуточного места своего назначения -- расселины на вершине горы, посередине которой пробегал ручей и где, с правой стороны, была пещера в скале. Берёзки образовали здесь редкий красивый лесок, который дальше переходил в сосновый бор. Поток кишел форелью, лес -- дикими голубями, а вдалеке, на открытой стороне горы, постоянно свистали дрозды и куковали кукушки. Из расселины мы видели внизу часть Мамора и лох, отделяющий его от Эпина. С такой высоты это была захватывающая картина и любоваться этим видом служило для меня постоянным источником удивления и восторга.

   Расселина эта называлась Корринаки, и, хотя из-за её возвышенного положения и близости к морю она часто закрывалась тучами, все-таки, в общем, это было хорошее место, и пять дней, проведенных там, прошли довольно приятно.

   Мы спали в пещере, прикрывшись плащами и устроив себе постель из кустов вереска, которые срезали специально для этой цели. В одном углу ущелья было потаённое местечко, где мы отваживались разводить огонь; таким образом мы могли согреться, когда находили тучи, варить горячую похлебку и жарить некрупных форелей, которых мы ловили прямо руками, под камнями и под нависшими берегами ручья. Рыбная ловля была нашим главным занятием и развлечением не только потому, что мы хотели сохранить запас провизии на лучшие времена, но и потому, что нас забавляло наше соперничество; мы проводили большую часть дня у воды, раздевшись, ощупью отыскивая рыбу среди камней. Самая крупная из пойманных нами рыб весила не более четверти фунта, но все они как одна были мясистые и вкусные, в особенности испеченные на угольях, и заставляли нас сожалеть только об отсутствии соли, запасы которой при подобной диете быстро подошли к концу.

   В свободное время Алан учил меня обращаться со шпагой, так как мое неумение пользоваться ею приводило его в отчаяние. Я, кроме того думаю, что, замечая иногда мое превосходство в рыбной ловле, он с радостью обращался к упражнению, в котором так явно превосходил меня. Он осложнял обучение более чем следовало, нападая на меня во время урока с пронзительным криком и наступая так близко, что я боялся, как бы не сработали мои рефлексы рукопашника, которые уже вполне закрепились и в этом теле. Подобные уроки принесли мне некоторую пользу, научив обороняться от шпаги с помощью кинжала, но фехтовальщиком на длинно-клинковом оружии конечно из меня не сделали. Итак, не будучи в состоянии удовлетворить своего учителя, я сам был не совсем доволен собой.

   Но мы в это время вовсе не забывали о своём главном деле, то есть о дальнейшем бегстве из опасных мест.

   -- Пройдет ещё много дней, -- сказал мне Алан ещё в первое утро,  -- прежде чем солдатам придет в голову обыскивать Корринаки. Так что теперь нам следует отсидеться здесь, пока поиски переместятся дальше на юг. А затем мы пойдём по горам на север, сделаем круг, и выйдем на восточную тропу, обойдя район основных поисков.

   Вслед за тем он подробно описал мне запланированный маршрут, предполагаемые трудности и места, которые нам предстоит посетить.

   -- Ну, а что планируешь делать прямо сейчас?  -- спросил я.

   -- Сейчас нам надо послать извещение одному моему родственнику, живущему неподалёку.

   --   И как мы пошлем ему извещение?  -- снова спросил я.  -- Мы здесь одни в пустынной местности, откуда не можем пока уйти. И если только вы только не пошлёте с весточкой птиц небесных, я, право, не знаю, как мы сможем это сделать.

   --   Да?  -- насмешливо сказал Алан.  -- Похоже, ты не отличаешься особой изобретательностью, Дэвид...

   Вслед за тем он погрузился в размышления, глядя на пепел костра. Потом, взяв кусок дерева, он сделал из него крест, концы которого обжёг на угольях, затем несколько смущённо взглянул на меня.

   --   Не можешь ли ты уступить мне на время свою пуговицу?  -- спросил он.  -- Конечно, странно спрашивать подарок обратно, но, признаюсь, мне неохота отрезать от мундира ещё одну.

   Я дал ему пуговицу, и он продел в нее узкую полоску материи, оторванную от его плаща, и перевязал ею крест; затем, прикрепив к нему веточку берёзы и сучок сосны, с довольным видом взглянул на проделанную работу.

   --   Недалеко от Корринаки,  -- сказал он затем,  -- есть деревушка, под названием Колинснакоэ. Там много моих друзей -- им бы я мог доверить свою жизнь, но там есть и такие люди, в которых я не так сильно уверен. Видишь ли, Давид, за наши головы будет объявлена очень большая награда -- даже сам Джемс обещает награду,  -- а уж Кемпбеллы не пожалеют никаких денег, чтобы повредить хоть одному Стюарту. Иначе, я, несмотря ни на что, спустился бы в Колинснакоэ и доверил бы свою жизнь этим людям так же легко, как другому дал бы свою перчатку.

   --   Ну, а что ты планируешь теперь?  -- спросил я.

   -- А теперь,  -- отвечал он,  -- я бы предпочел, чтобы они вовсе не видали меня. Везде бывают дурные или, что ещё хуже, слабые люди. Но надо передать весточку Джеймсу. Когда стемнеет, я прокрадусь в деревушку и оставлю огненный крест у двери своего хорошего друга Джона Брэка МакКола, испольщика в Эпине*.