Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

— Хорошо, — сказал я, — если у тебя нет здесь никакого дела, я буду так невежлив, что запру перед тобою дверь.

— Подождите! — закричал он. — Неужели вы не любите пошутить? Или вы хотите, чтобы меня поколотили? Я принес письмо от старого Хизи-ози господину Бэлфуру. — При этих словах он показал мне письмо. — А кроме того, браток, — прибавил он, — я смертельно проголодался.

— Хорошо, — сказал я, — входи в дом, и я дам тебе пожрать и даже выпить.

С этими словами я провел его в дом и усадил за стол. Он с жадностью накинулся на остатки завтрака, время от времени кивая мне и делая всевозможные гримасы: придурок, очевидно, считал это очень благородным обращением. Стакан рома он выпил как воду, тут же, впрочем, заметно окосев. Тем временем мой дядя успел прочесть письмо и сидел задумавшись; потом вдруг встал и с живостью потащил меня в самый отдаленный угол комнаты.

— Прочти это, — сказал он и сунул мне в руки письмо. Оно гласило следующее:

Гостиница «В боярышнике», Куинзферри.

Сэр, я стою здесь на якоре и посылаю своего юнгу уведомить вас об этом. Если вы имеете что-либо заказать за морем, то завтра представится последний случай, так как ветер будет благоприятствовать нашему выходу из залива. Не скрою от вас, что у меня были неприятности с вашим поверенным, м-ром Ранкилером; и если дело не будет быстро приведено в порядок, то вас могут ожидать некоторые убытки. Я выписал вам счет, согласно записей в книге, и остаюсь вашим покорным слугой.

Элиасом Хозисоном.

— Видишь ли, Дэви, — объяснил мне дядя, как только я прочел письмо, — у меня есть дела с этим Хозисоном, капитаном торгового судна «Завет» из Дайзерта. Если бы мы оба пошли теперь с этим мальчишкой, мы могли бы повидаться с капитаном или в гостинице, или, если понадобится подписать какие-нибудь бумаги, на самом «Завете». А чтобы не терять времени, мы можем пойти к стряпчему, мистеру Ранкилеру. После того, что случилось, ты не захочешь верить мне на слово, но ты можешь поверить Ранкилеру. Это старый и весьма уважаемый человек, поверенный доброй половины здешних дворян. Он хорошо знал и твоего отца.

Я некоторое время напоказ размышлял. Всё развивалось строго по сценарию. Внести какие-то изменения я планировал только в финальной части этого эпизода. Что делать, ну с детства не люблю получать по башке тупыми твёрдыми предметами. Говорят это плохо сказывается на мозговой деятельности. А я и без того далеко не гений. Так что ну его на, как говаривал наш старшина в другой жизни.

Пошевелив для солидности бровями изображая приступ тяжких раздумий, в конце концов якобы сдался.

— Отлично, — сказал я, — пойдем в Куинзферри.

Мой дядя надел шляпу, кафтан и пристегнул к нему старый заржавевший кинжал. Свой палаш, успевший уже за утро отбить мне левую ляжку, я забросил за сундук, в предстоящих событиях мне и кинжала за глаза хватит. Затем мы потушили огонь, заперли дверь на замок и отправились в путь. Выходя я прихватил из тайника за бочкой с водой тяжеленный свёрток из грубой бумаги, который, глухо звякнув, удобно устроился на дне моей походной поясной сумки.

Холодный северо-западный ветер дул нам почти прямо в лицо. А ведь был июнь, вот уж этот чёртов шотландский климат! Трава пестрела маргаритками, деревья были в цвету, но, глядя на наши посиневшие ногти и задубевшие руки, можно было подумать, что настала зима и все вокруг осыпано снегом.

Дядя Эбэнезер плелся по дороге, качаясь из стороны в сторону, как старый усталый пахарь, возвращающийся с работы. За всю дорогу он не сказал ни слова, и мне оставалось только разговаривать с юнгой. Пацан рассказал мне, что зовут его Рэнсом, что он плавает давно, с девятилетнего возраста, а теперь уже потерял счет своим годам. несмотря на сильный встречный ветер и на мои предостережения, он обнажил свою грудь, чтобы показать мне убого выполненную татуировку парусника с раздутыми парусами. Он чудовищно ругался, сквернословил по любому поводу, но делал это неумело, скорее как глупый школьник, чем как взрослый человек И бахвалился разными дикими и дурацкими поступками, которые будто бы совершил — тайными кражами, ложными обвинениями, даже убийством, — но все это сопровождалось такими неправдоподобными подробностями и такой дебильной болтовней, что слова его внушали скорее жалость к его скудоумию, чем доверие.