Подельник века

Таким образом Ратманов пребывал в родном полицейском управлении. Но не как его работник. А как… Это ему предстояло сейчас выяснить! Перед ним сидел толстый потеющий мужчина в форме, который одной рукой теребил на столе фуражку, вполне походящую на современную, а другой поглаживал бугристый дореволюционный лоб.

– Присаживайтесь, Георгий Константинович.

Ратманов огляделся. Двое других полицейских по команде первого ретировались. И стало чуть спокойнее. А Георгий не стал дожидаться нового приглашения и присел.

– Спасибо. Это допрос?

Единственный оставшийся в комнате коллега опустил взгляд и почти нехотя произнес:

– Мы зададим вам всего несколько вопросов и потом отпустим.

Кто это Мы? Мы – Николай Второй, как тогда официально именовался император Всероссийский? Ратманов на всякий случай огляделся снова, теперь уже в поисках Нас…

– Меня зовут Святослав Андреевич Тищенко, надзиратель сыскной полиции. А предмет нашего интереса – пожар в доме чиновника для поручений при начальнике сыскной полиции, известного вам Викентия Саввича Двуреченского…

«Вот тебе и на! А я-то тут при чем?» – подумал попаданец, но виду не подал:

– Что именно вы хотите узнать?

– Вы бывали у коллежского секретаря?

– У кого?! – не понял Жора.

– У коллежского секретаря Викентия Саввича Двуреченского.

– Ах вот значит как… У Викентия Саввича бывал. Вот только до вчерашнего дня он был губернским секретарем.

Георгий знал, что более высокий чин коллежского секретаря относился аж к десятому классу Табели о рангах, в армии соответствовал поручику, на флоте – мичману, а среди казаков – сотнику. Ратманов зачем-то также припомнил из школьной программы, что до этого чина дослужился гончаровский Обломов, после чего и вышел в отставку…

– Все верно, до вчерашнего дня Викентий Саввич пребывал в чине губернского секретаря, а с сегодняшнего повышен до коллежского…

«Это за какие такие заслуги?» – хотел бы спросить Ратманов, но сдержался. Вслух сказав другое:

– Мои поздравления Викентию Саввичу. Чем я могу помочь?

– Так вы были у Викентия Саввича или нет?

– Был.

– Когда?

– Недавно.

– Вчера были?

– И вчера был.

– Не заметили ничего подозрительного там?

– Подозрительного?..

Георгий вновь припомнил бумагу с отнюдь не старинными письменами. Но, откровенно говоря, уже не был так уверен, что видел именно их. Может, показалось? Почудилось? Речь ведь шла всего об одной фразе! А реальность вокруг была настолько нереальна, что утверждать о чем-либо под присягой он бы теперь не решился.

– Нет, ничего, – досказал Георгий.

– И нет никаких догадок, что же там стряслось? – по-простому поинтересовался Тищенко, настолько буднично, будто спрашивал, а сколько сейчас времени?

Тут Ратманов смутно припомнил, как, будучи пьяным, вроде бы трогал горящую головешку в камине Двуреченского и чуть было не поджег губернскому секретарю ковер…

– Нет, не имею ни малейшего представления, – вслух ответил агент.

– Замечательно!

Чему, интересно, так радовался Тищенко?

– Ну, мы вас больше не держим, – надзиратель потер свой блестящий лоб, как будто это был специальный знак, служащий сигналом к окончанию разговора.

И опять эти Мы.

– Я могу идти?

– Точно так. – Тищенко напоследок даже улыбнулся.

Ратманов поднялся. Но, уходя, еще спросил:

– Викентий Саввич здесь?

– Не могу знать!

3

Ратманов вышел из кабинета и громко выдохнул. Не понос, так золотуха! Его теперь подозревали в поджоге? Куда катился этот мир… Но мимо Стеши он прошел с максимально невозмутимым выражением лица. У него все в порядке, и он совершенно спокоен! И она сидела примерно с таким же лицом – мимо проследовал малознакомый человек, который почти ей и не нравился, а потому она не испытывала ровно никаких угрызений совести от того, что отправила новичка на допрос в первый же день службы.

Следом агент поднялся к своему куратору. Кабинет Двуреченского был сразу направо от центральной лестницы. Даже при желании сложно было бы пройти мимо. Еще несколько мгновений постоял, собираясь с мыслями. После чего постучал. С высокой долей вероятности можно было ожидать, что Двуреченского на месте не окажется. Такое случалось нередко и даже чаще, чем чиновник был у себя. Но на этот раз новоиспеченного коллежского секретаря удалось застать на работе…

– Войдите, – послышался из-за двери знакомый голос.

Ратманов вошел. Чиновник был один.

– Поздравляю с повышением! – сказал Георгий с порога.

А Двуреченский даже отнял глаза от письменного стола, где заполнял очередные бумаги. При желании в словах визитера можно было расслышать и некоторую издевку. Но помощник Кошко не стал этого делать:

– Спасибо.

– Я так понимаю, коллежский секретарь – чин уже одиннадцатого класса, и обращаться к вам нужно не иначе как «ваше высокоблагородие», – Георгий решил проверить подозрительного знакомого.

– Десятого. И все еще «благородие», – отрезал чиновник.

– Понятно. Ну я и не настаиваю…

Двуреченский был не столь словоохотлив, как раньше. Неужто из-за сгоревшего дома? А Ратманову не понравилась пауза, да и в целом атмосфера недосказанности, которая возникла между ними:

– Что известно о пожаре?

– Пока почти ничего.

– Почти?