Подъем Испанской империи. Реки золота

Шьевр, уставший выслушивать противоречивые мнения, разыскал Лас Касаса и пригласил его отобедать. Фламандцы, похоже, любили делать дела за трапезой{1477}. Лас Касаса приняли очень дружелюбно. На обеде присутствовали и несколько других советников. Лас Касас сказал Лорану де Горрево, что для получения вожделенного контракта на освоение Юкатана ему стоит поговорить с Диего Веласкесом, губернатором Кубы, который сам положил глаз на материк{1478}. Он подразумевал здесь все, что было открыто как Эрнандесом де Кордовой, так и Грихальвой. Горрево сказал, что доволен; через пару месяцев в Санлукар-де-Баррамеда, что в устье реки Гвадалквивир, прибыли корабли Горрево, на которых было множество фламандских работников, готовых заселить «территорию Юкатана», практически невозможная задача, учитывая то, что Юкатан еще даже не разведали, не говоря уже о завоевании. Его вообще еще считали островом.

Диего Колон прослышал о предлагаемом пожаловании Юкатана Горрево и заявил, что никто не имеет на это прав, поскольку они принадлежат ему по наследству от отца. Боясь длительных судебных тяжб, король временно воздержался от помощи своему другу-савояру и начал раздумывать, какую бы привилегию пожаловать ему взамен. Франсиско де лос Кобос был назначен преемником Конхильоса в должности секретаря Индий. Сам Конхильос одобрил этот выбор: он написал из Толедо 5 апреля 1518 года Совету королевства об уходе со своего поста из-за «некоторых недугов, что постигли его во время служения Короне». Он предложил в качестве своего преемника Кобоса, поскольку тот «лучше, чем кто-либо из секретарей, знает, что лучше всего для Индий и какой политике стоит следовать. Я смиренно умоляю Ваше Величество, дабы на мое место Вы поставили вышеозначенного секретаря…»{1479}.

Кобос, которому в то время было почти сорок лет, был родом из Убеды. Этот город вскоре украсится благодаря собственному богатству Кобоса. В течение двадцати пяти лет он очень успешно занимался тем аспектом государственного управления, которое касалось Индий. Франсиско попал к королевскому двору через мужа своей тетки, Диего Вела Алиде, казначея королевы Изабеллы. Благодаря Эрнандо де Сафре он побывал на различных должностях, как, например, королевский нотариус в Перпиньяне. Затем он в 1510 году сменил Сафру на посту счетовода Гранады, хотя это не означало, что он покинул королевский двор. Наоборот, теперь его задачей было записывать платежи, пожалования и награды, назначенные королем. Он начал подписывать документы Короны в 1515 году, затем работал на Конхильоса, который использовал его как посредника во время трудных переговоров. Его доход составлял уже 65 000 мараведи в год.

В 1515 году он получил титул нотариуса королевской опочивальни, а в 1516 году нашел повод отправиться в Брюссель и оставался там во время всего регентства Сиснероса. Это был умный ход. Уго де Урриес, один из секретарей совета Арагона, представил его всемогущему Шьевру, к которому он тут же привязался и на которого он и стал работать против Сиснероса, – хотя кардинал, похоже, этого так и не понял. Шьевру понравился Кобос, поскольку тот хорошо выглядел, казался беззаботным и добродушным, но был трудолюбив и педантичен. Главным же было то, что он никогда не смог бы стать соперником Шьевру, поскольку был далеко не столь умен. Он не знал латыни и ни разу не упоминал Эразма в тех своих письмах, что сохранились. Он также был одним из тех немногих испанских государственных чиновников в Брюсселе, в жилах которых не текла кровь конверсо.

В начале 1517 года Шьевр сделал Кобоса секретарем короля с годовым жалованьем в 278 000 мараведи, что было намного больше, чем у других секретарей. Карл сказал Сиснеросу, что он назначил Кобоса, «дабы он вел счет нашим доходам и финансам, всему, что выплачивается и назначается нашим казначеям и другим персонам, дабы все было сделано в соответствии с правилами, которые вы сами установили и обсудили»{1480}.

Лас Касас описывал Кобоса как «превосходившего других секретарей, поскольку монсеньор де Шьевр симпатизировал ему больше, чем остальным, ибо, по правде говоря, он был более одарен, чем прочие и выглядел гораздо более привлекательно»{1481}. Лопес де Гомара говорил, что хотя он и «был усердным и скрытным… он также очень любил играть в карты»{1482}. Он очень любил говорить с женщинами, да и вообще был женолюбом, хотя имена его любовниц нам узнать не суждено. Все говорили, что он был очарователен, но при этом благоразумен. Он никогда не сплетничал.