Подъем (СИ)

— Что? Стена? Андрей, ты, вообще, соображаешь, что творишь? Я прождал тебя в офисе два с половиной часа и в итоге один отправился на встречу с поставщиком. По-твоему, друзья так поступают? — он явно недоволен и пребывает не в том расположении духа, когда может по достоинству оценить масштаб моих трудов.

— Ты же мой управляющий. Разве, я не предупреждал, что беру паузу?

— Я думал, что по возвращении, ты вновь все возьмешь в свои руки!

— Я и взял. Видишь, провожу модернизацию… Кстати, который час?

— Два. Ты куда? — следует за мной, и растерянно следит за моими действиями. Я снимаю забрызганную краской футболку и, обтерев ей взмокшую спину, натягиваю свитер, пытаясь руками привести прическу в порядок.

— Домой. Нужно успеть принять душ.

— Душ? Да что, черт возьми, с тобой происходит! — спрашивает так громко, что я невольно морщусь.

— В четыре у Семы игра. Шел бы и ты домой. Жену в ресторан своди или фильм посмотрите…

— Андрей, — Павлов плюхается в кресло, с серьезным видом вглядываясь в мое лицо. — Ты решил угробить дело всей твоей жизни? Хочешь остаться в одних штанах?

— Не думаю, что мне это грозит. И порой полезно взять передышку.

— Передышку? Да ты уже и не помнишь, когда в последний раз интересовался бумагами!

— Я интересуюсь. Каждый твой отчет я детально изучаю. Я и так банкрот — я потерял всех, кто был для меня важен. Мой сын со мной не говорит. Я, как маньяк, караулю его у Ледового дворца. Стою и каждый раз надеюсь, что сейчас он заметит меня и подойдет. А он всегда замечает. Полтора месяца я наблюдаю, как он делает вид, что мы незнакомы, и, демонстративно отворачиваясь, садиться в машину к водителю Титова. Я дурак. Никакие деньги не смогут заменить и минуты в компании собственного ребенка, — и, подняв вверх руку, жестом, прошу Антона дослушать. — Не повторяй моих ошибок. Бизнес — это лишь способ обеспечить семье достойную жизнь. Не позволяй работе отодвинуть на задний план дорогих тебе людей.

* * *

На улице снежно. Пушистые хлопья валят и валят, вынуждая меня включить дворники и двигаться со скоростью черепахи. Я немного опоздал и теперь слышу недовольное ворчание людей, вынужденных меня пропускать, вжимаясь в пластиковое кресло всем телом, отвлекаясь от происходящего на льду. Маша сидит двумя рядами ниже. Рядом устроился ее муж, и сейчас поглаживает ее шею, забравшись пальцами под ворот расстегнутой куртки. Мама, словно почувствовав мое присутствие, оборачивается, награждая легким покачиванием головы и теплой улыбкой подкрашенных губ. Это странно. Странно видеть тех, кто когда-то считал меня частью своей семьи, но не иметь возможности подойти, спросить бывшего свекра о рыбалке, поинтересоваться у Елены Валерьевны, как идут ее дела с пошивом одежды на дому. Смотреть, как женщину, которая родила тебе сына и когда-то была твоей, ласково касается посторонний. Посторонний лишь для меня.

Мне стыдно это признавать, но за семь лет я ни разу не видел Семена в деле. Не имел возможности восхититься его скоростью, ловкостью движений и невероятным талантом, который заметен даже такому несведущему зрителю, как я. Мне не довелось горделиво следить за его игрой, делить с ним радость победы, краснеть от удовольствия и переполняющих душу эмоций, когда на его шею надевали очередную медаль и вручали похвальную грамоту. Теперь я лишь зритель, сторонний наблюдатель, которому осталось лишь ругать себя за невозможность сказать собственному ребенку лично, что он лучший…

Он замечает меня в самом конце матча, когда, пересекая коробку, подкатывает к ограждению, снимая с головы шлем. Кто-то из друзей кладет руку на его плечо, попутно подбрасывая вверх клюшку, и Сема, улыбаясь, проходиться взглядом по рядам болельщиков. Не знаю, ищет ли он меня, хочет ли видеть, что я все же пришел, или делает это бездумно, но когда наши взгляды пересекаются, парень замирает, в мгновение становясь серьезным. Он поджимает губы, уже не слушая своего товарища и словно не чувствуя, что столпившиеся позади игроки подгоняют его сойти льда. Задерживается в проходе, все так же сверля меня глазами, размышляя о чем-то своем…

Я ухожу, даже не думая подходить к людям, с которыми когда-то делил горечи и невзгоды. Молча бреду к машине, прокручивая перед глазами задумчивое выражение лица сына, чуть склонившего набок голову и наградившего меня еле заметным кивком, после которого он торопливо направился к раздевалке…

— Ты ему сказала? — Сергей раздевается, стоя перед раскрытым шкафом, и метким броском отправляет пуловер в бельевую корзину. Он неспешно натягивает на свое мускулистое тело черную майку и наклоняет голову то вправо, то влево, старательно разминая затекшую шею. Трудно сказать зол ли он, поскольку голос ничего не выражает, а считать эмоции по его затылку мне не под силу.

— Да. Он бы все равно узнал об игре.

— Почему бы не занести его в черный список? — избавившись от штанов, муж поворачивается ко мне, и я отчетливо различаю недовольный огонек в его глазах.

— Не могу. Он отец моего сына…