Подъем

— Замечательных подружек ты себе завела: одна — блаженная тихоня, вторая — хабалка, каких поискать. Теперь еще и с содержанкой дружбу водишь!

— Мне что, приносить вам на одобрение личное дело каждого, с кем я решусь выпить кофе? Не слишком ли вы торопитесь, вешая на людей ярлыки?

— Здесь не нужно быть семи пядей во лбу. Профурсетка, она и в Африке профурсетка! Сначала дала ей работу, потом сдала квартиру, а завтра? Станешь выводить ее в свет?

— Знаете, Светлана Викторовна, — вытираю пальцы салфеткой и, скомкав ее, оставляю лежать на столе, со скрипом отодвигая стул. — Что-то София разоспалась. Пойду-ка я ее разбужу.

— Поешь?

— Что-то не хочется, — не смотрю на мать, прикрывая глаза рукой. В своей старой комнате, сейчас уже ничем не напоминающей скромную обитель советской семьи, я дрейфую на волнах своей памяти, перебирая самые яркие воспоминания. Матрас подо мной до того жесткий, что изнуренное тренировкой тело никак не может расслабиться.

— Сема сегодня к вам не придет?

— Почему же? Но на ночь оставаться отказался.

— Из-за меня? — горько усмехаюсь, но все же радуюсь, что все сложилось настолько удачно. Не знаю как, но я должен заслужить его прощение. Даже если придется молить о пощаде, ползая в его ногах.

— Андрюш, пообещай на него не давить. Не хочу, чтобы из-за вашей ссоры, он перестал к нам наведываться. Он ведь уже взрослый и слушать наши старческие разговоры ему неинтересно. Приходит ни так часто, пропадая во дворе с друзьями.

— Как думаешь, он станет со мной говорить?

— Не знаю. Упертый он.

— Ладно. Приму душ.

Я долго стою под ледяными струями, отстукивая зубами от пробирающего тело озноба. Ломать — не строить. Я познал эту истину слишком поздно. Когда я наспех обтираюсь полотенцем и натягиваю на себя футболку, то и дело липнущую к влажной коже, Семен уже громко спорит о чем-то с дедом. Смеется, и что-то рассказывает своим слегка хрипловатым голосом. То ли ломка, то ли банальная простуда, но не знай я, что за стеной мой сын, подумал бы, что к нам наведался незнакомец — до того его интонации изменились, не оставив и следа от детского голоска.

— Привет, — заполняю собой дверной проем, оперевшись рукой на косяк и продолжаю сушить волосы болтающимся на шее полотенцем.

Сын молчит, надувая губы, и складывает руки на груди. Демонстративно отворачивается к окну и вставляет в уши наушники, давая понять, что здесь мне не рады. В чем-то он стремительно повзрослел — научился наказывать равнодушием, но скрывать свои эмоции ему пока не под силу. Я кивком голову прошу папу оставить нас наедине и, усевшись на подлокотник кресла, стоящего перед Семой, не свожу глаз с ребенка. Пять минут, десять, пятнадцать… У меня затекают ноги, но я не спешу вставать, продолжая и дальше сверлить его глазами. Раньше все было проще. Достаточно было одного доброго слова и он забывал обо всем на свете, вовлекая тебя в игру или заставляя в сотый раз смотреть с ним один и тот же мультик. Не было льда во взгляде, обиды в голосе…

— Может, уже поговорим? — подцепив тоненький проводок пальцем, достаю наушник, игнорируя недовольный блеск его глаз. — Нельзя же и дальше меня избегать.

— Это еще почему? Разве ты сам так не делал?

— Делал. И сожалею об этом больше всего на свете. Я тебя подвел, сын. Не раз и даже не два. Все эти семь лет я думал только о себе. Считал, что денег и редких встреч достаточно. Я виноват перед тобой. И сам себя за это корю. Дай мне шанс все исправить, наверстать все то, что я успел упустить. И я обещаю, что ты никогда об этом не пожалеешь.

— Ты всегда обещаешь. Но никогда не делаешь…

— Сем…

— Больше не жди меня у школы. Надо мной уже друзья смеются, — вставая, отрезает, застегивая олимпийку, быстро прячет в карман смартфон и бредет к дверям. — Я тебе больше не верю.

— Так, дай шанс мне тебя переубедить! Прости и перестань игнорировать, — иду следом, наблюдая, как он быстро натягивает кроссовки, даже не потрудившись завязать шнурки.

Щелкнув дверным замком, сын натягивает шапку, и выходит в подъезд.

— Семен, — желаю, чтобы он перестал гипнотизировать взглядом двери лифта и все же обернулся, но парень все так же молчаливо скрывается в кабинке, не позволяя мне пробить его броню.

* * *

— Что ты делаешь? — переступая через сваленные в кучу мешки со шпаклевкой, огромные банки с краской и уложенные ровными стопками коробки с напольной плиткой, Антон недоверчиво обводит взглядом помещение, брезгливо отряхивая пыль с ладоней. Я спускаюсь со стремянки, вытираю руки об изрядно испачканную футболку и довольно разглядываю стену, где еще несколько дней назад красовалось цветочное панно. Мебель вынесена в подсобку, холодильники накрыты плотной пленкой, а бригада рабочих уже вовсю занимается отделкой барной зоны.

— Крашу, — я горжусь проделанной работой и только сейчас понимаю Риту, каждый раз испытывающую восторг, любуясь своим шедевром. От меня не требовалось изобразить лес и вазу с фруктами, но в покраске стены в нежный голубой цвет, я превзошел самого себя. — Красиво, неправда ли?