Подъем

— Кафе, — словно обухом по голове, Антон раскрывает папку, видимо, ожидая, что я все же прочту, но так и не дождавшись реакции, пускается в объяснения. — Из меня вышел не ахти какой управленец. Все-таки я юрист, а не ресторатор, но в целом бизнес прибыльный. Не мешало бы сделать ремонт, и, если ты все же решишь продолжить его развитие, Андрей берет все издержки на себя. Недавно мы заменили оборудование в горячем цехе, закупили новые холодильники, обновили бар, но, если ты там бывала, знаешь, что по части декора я не преуспел. Медведев обещался приезжать, но ты и сама понимаешь, что он был немного занят, — смеется, не обращая внимания, на мое озабоченное выражение. — Если подойти с умом, можно неплохо обогатиться. Опыт у тебя имеется.

— У меня магазин игрушек, — взяв себя в руки, решаюсь прервать разошедшегося мужчину. — И я не понимаю, при чем здесь я…

— Оно твое. Подпишем бумаги, и ты вольна распоряжаться им по своему усмотрению. Процедура нелегкая, но всю волокиту по передаче дел, я беру на себя.

— Подожди, — касаюсь его ладони, желая, чтобы он замолчал. — Зачем? Ерунда какая-то…

— Считай, что в Андрее проснулась совесть. Ты ведь, кажется, хотела, чтобы при разводе оно отошло тебе…

— Четыре года назад? — отпрянув, пытаюсь успокоить свои трясущиеся ладони. — Он тронулся умом?

— Что если он… — с трудом подбирая слова, Антон замирает, обхватив ладонями чашку, и я прихожу ему на помощь:

— Переосмыслил? Не надо меня смешить. К чему теперь это благородство, больше похожее на попытку откупиться от собственной совести? Он бы еще лет через десять стал наводить порядок в своей жизни.

— Лучше поздно, чем никогда. Не хочешь им заниматься — продай. Могу подыскать покупателей, поверь, заинтересованные найдутся…

— Скажи, он действительно считает, что отдав мне кафе, сумеет загладить свою вину? — отталкивая документы ладонью, изучаю смущенного собеседника. — Он не меняется, даже сейчас, вдруг прозрев, перекладывает ответственность на тебя. Самому не надоело исправлять за него ошибки?

— Он мой друг, Маш. И, уверен, он обязательно с тобой свяжется.

— Не стоит. Мне не нужна ни эта забегаловка, ни хваленые автосервисы, ни его ни весть откуда взявшееся благородство.

— Тогда зачем ты пыталась его отсудить? Ведь ты планировала им заниматься…

— Я планировала его разнести. Сровнять с землей, как он в свое время разрушил мою жизнь. А теперь мне это не нужно. Потому что он и сам неплохо справился, лишившись сына и человеческого облика.

— Я тебя не тороплю. Завтра я улетаю, вернусь в середине июня…

— Ничего не измениться.

— Подумай о Семене, парень растет…

— И ни в чем не нуждается. Твой друг может и дальше класть деньги на его счет…

— Но ведь это неплохая платформа для его будущего.

— Неплохая платформа? Для ребенка было бы куда полезней чаще общаться с отцом. Когда вечером будешь отчитываться перед ним о проделанной работе, постарайся донести до него главную мысль — ни все в жизни можно исправить при помощи денег.

* * *

Сергей

В моей жизни было немало женщин. Брюнетки, блондинки, рыжие. С кем-то я предпочитал спать, не тратя времени на ненужные разговоры, а с кем-то долго трепался о смысле жизни, прижимая к себе стройное тело под простыней в гостиничном номере. Некоторые довольно неплохо справлялись с отведенной им ролью, раскованно отдаваясь в мою власть, а с кем-то я расставался тем же вечером, устав от тронутого поволокой взгляда, умоляющего о продолжении нашей внезапной связи. Я дарил им цветы, оплачивал походы в салоны и никогда не скупился на вещи, которые неторопливо стягивал с молодого тела, позволяя отблагодарить меня за проявленную щедрость. Задумывался ли я о семье? Бывало. Хоть и не так часто, как стоило, иначе, я бы уже давно обзавелся красавицей-женой и парочкой ребятишек. Когда я приходил в дом своего лучшего друга, с которым в беспечной юности не раз дрался из-за внимания одноклассницы, а в студенческие годы сообща совершал ночные набеги на женское общежитие, я упорно пытался понять, отчего он выглядит таким счастливым, уже десять лет обнимая одну и ту же женщину. Почему не перестает находить ее интересной, не устает от ее болтовни и до сих пор с удовольствием хлебает приготовленный ей борщ? Смотрел, и не понимал… Пока не встретил Машу Медведеву — грызущую ногти в минуты волнения и краснеющую, как спелый томат, стоит мне забыть о воспитании и смутить ее очередной непристойной шуткой. С этой ее непонятной страстью к любовным романам, с разбросанными по комнате коробками с шерстью, и непонятно на чем основанным убеждением, что ее вишневый пирог съедобен. Хотя, здесь есть доля моей вины. Пора бы уже перестать давиться ее сдобой, из глупой упертости и веры, что с опытом ей удастся меня удивить своей сладкой выпечкой.