Туда же из ферм во время ливневых дождей устремляется из животноводческих помещений навозная жижа, чрезвычайно ядовитая: от нее в реках и озерах, не говоря уж о прудах, гибнет рыба. Вода задыхается, становится непригодной для питья. Прибавьте к этому потоки с полей с растворенными в них всевозможными гербицидами и минеральными удобрениями, и перед вами явится картина во всей ее вопиющей неприглядности. Другого же пути в развитии животноводства пока что не придумано. Без концентрации, специализации, кооперирования и интеграции нам не обойтись. Масштабы работ, грандиозность наших планов слишком велики для того, чтобы решать продовольственные дела по старинке.
Разумеется, всякая концентрация и специализация должны производиться с умом.
С умом — это значит не перемудрить, не перехитрить самих себя. Случается же так: укроп сеем в Унгенах, а огурцы выращиваем и укладываем в бочки для засола в Кагуле и Тирасполе. В итоге огурцы остаются без укропа, а укроп без огурцов, потому что их разделяет расстояние в двести — двести пятьдесят километров. Сколько же нужно времени, чтобы они встретились наконец? Разве мало этих несчастных огурчиков гниет по дорогам?!
Я подал спасительную в таких случаях реплику:
— Когда пробиваешь новую, еще не хоженную дорогу, можно и сбиться с пути, и ошибок наделать!..
— Оставьте, пожалуйста, диалектику. Нельзя же ссылаться на нее до бесконечности!
Слушая Шеремета, я видел, что многое открывается для меня впервые.
Алексей Иосифович заметил это и потихоньку улыбался. Улучив момент, тихо спросил (совершенно неожиданно!), что я думаю о теории Мальтуса: в последнее время, мол, почему-то его не вспоминают, не предают анафеме, как прежде.
Отчего бы это?
Шеремет был таким же колким и слегка ядовитым, каким я знал его и прежде. Взял меня под руку и заговорщически шепнул:
— Гости останутся на обед, а мы с тобой смоемся. Так, не прощаясь, по-английски. Идет? Заглянем вместе на другие комплексы. Скажем, на Банештской земле. Все равно после обеда гости направятся туда же.
Можно было бы сказать: сытый голодного не разумеет. Но я не был голоден. Однако мне хотелось бы посидеть с французами за обеденным столом и еще немного послушать директора совхоза. Тут, на ферме, я кое-что узнал. Но именно лишь "кое-что", а мне бы хотелось узнать во всех подробностях, как сейчас ведется крупное хозяйство. С другой стороны, нельзя было упустить счастливой для меня возможности оказаться рядом с первым секретарем райкома, да и вообще мог ли я отказаться от приглашения Алексея Иосифовича, с которым в тайнике души связывал выход из нынешнего "тупикового" положения?!
После того как мы вновь оказались в собственной "шкуре", то есть сдали совхозные доспехи и облачились в свои, Алексей Иосифович заглянул в общежитие рабочих, быстренько осмотрел библиотеку, маленький зал, где играли в шахматы и смотрели телевизор: не исключено, что гости поинтересуются и отдыхом доярок и других животноводов. Да и самому ему хотелось убедиться, что тут все в порядке.
Во дворе фермы, в тени деревьев, отдыхали шоферы легковых автомобилей.
Они уже успели попить воды из нового колодца Никэ, освежили холодной водой лица и тихо переговаривались. Удивлялись тому, что строители не оставили после себя горы развороченной земли и разного хлама, как бывает на других площадках, где возводятся новые сооружения. Бурильщики сверлили свои земляные норы, вставляли в них бетонные трубы — "голенища", как называл их дедушка, накладывали сверху цементные круги — "нахлобучки", а рядом все оставалось нетронутым. Деревья, кустарники, цветочные клумбы — ко всему этому бурильщики не прикасались и пальцем! Извлеченная гидробуром земля сразу же была увезена, вместо нее был теперь красный песок.
Мы в сопровождении Никэ тоже подошли к колодцу. Никэ явно ждал похвалы от Шеремета. Но первый секретарь райкома партии отозвал моего брата в сторону и тихо сказал:
— Смотрите, не забудьте про шоферов!
— Я уже накормил их, Алексей Иосифович!
— Хорошо, коли так. А то ребята целыми днями за баранкой! Мы прогуливаемся, а они работают. "Вкалывают", как говорят они сами!..
— Не беспокойтесь, Алексей Иосифович! Накормили не только шоферов, но и дирижеров! — бойко отрапортовал Никэ.
— Дирижеров? — изумился Шеремет. — Откуда они?
— Я имею в виду милиционеров, гаишников!
— Кто же их окрестил так?
— Да шоферы, кто же еще?!
И Никэ тут же объяснил, откуда взялось такое прозвище. Ведь регулировщики уличного движения машин, то есть сотрудники ГАИ, стоя на постах, то и дело машут своими жезлами точно так же, как это делают дирижеры оркестров в опере или На эстраде. Милиционеры стоят при этом на своих тумбах, дирижеры — на своих.
Шоферы посмеивались над объяснениями Никэ. Милиционеры мотоциклетного эскорта стояли поодаль, не смешивались с водителями автомашин. Они и не подозревали, что в их адрес отпускаются шуточки у колодца, что они удостоились за свой артистизм носить почетное звание дирижера. Если б и услышали, то вряд ли поняли бы, что это о них идет речь.