Подкарпатская Русь (сборник)

– Ой, хорошо ж вам, мамонько, жить за родным батюшкой, а пожили б вы за чужим мужиком!..

Вспомнила старуха то давнее воскресенье, тихо заплакала.

Богдан ободрительно тронул её за сухонькие плечи, подержал её притихлые, покорные зябкие руки в своих руках, будто отогревал, и, ничего не говоря, поплёлся к машине…

Ехал он на трассу и грустно думал, как-то польётся его жизнь в Чистом Истоке.

6

Покоряй сердце любовью, а не страхом.

Миновал, ушёл месяц без дня.

За неделю до Покровов – именно на Покрова была назначена свадьба – Богдан и Маричка разнесли двести пятьдесят приглашений. Не все ли село позвали, прихватили и богдановских солдат с трассы.

Второй день уже распустили на каникулы, но бедной окнастой школе нет передыху. Третью ночь полыхают в школе огни, бьёт оттуда с шипом, с паром ароматный дух; бьёт по временам вперемешку с дымом. Хоть пожарников вызывай.

То Маричкины стряпали товарки.

Как догадываетесь, школа готовилась свадебничать. Пол-Истока радостно работало на свадьбу; у кого выскакивала вольная минута, тот и бежал в школу помочь. Каждому хотелось положить и свой пускай махонький блёсткий камешек в счастье милой звездочки Марички.

Всяк шёл не с пустыми руками, шёл да вроде ненароком и прихватывал кто тройку толстых кур, кто гусей, кто вёл живого барана или козла.

– Ну к чему вы всё это? – рдея, укоряла Маричка.

С шуткой отвечал пришедший, почесывая меж рогов барана, что уткнулся ему в колени:

– Отака скотыняка! Куда хозяин, туда и он. Не отстану, блеет, и шабаш. Вот такая запятая… Вот мы и объявились напару. А уж отсюда похромаю я один. Так что примай на баланс. И не отказывай. Не обижай…

Третью ночь толчётся Маричка в школе на кухне, и час от часу печаль круче, гуще затягивает её бледное красивое лицо.

Маричка чистит одна в уголке картошку; нож неслышно вываливается из руки, втыкается шилоострым носом в пол у ноги. Дивчина сидит, отрешённо смотрит перед собой и ничего не видит.

«Что же он не едет? Как разнесли приглашения, так с той поры и не кажет глаз… Насмешки строит?.. А может, его не отпускают? Ка-ак не отпускают?.. На собственную свадьбу не могут не отпустить.

Уже завтра же в загс на расписку… Все гости съедутся, все будут, одного жениха где-то черти гоняют!.. Что же он думает? Кинул собаке на посмех две тыщи и в кусты?..»

Долгое время Маричка понуро сидит без всякой мысли на лице, невпопад что-то отвечает хлопочущим на кухне женщинам.

«А если и впрямь не пускают? Завтра Седьмое… Перед праздником там надо подчистить, там навести марафет – подай в отчётности полный глянец, что без чёрных очков не взглянешь в полные глаза… Глянец глянцем, но у человека… Не-е… Не могут не отпустить. На свадьбу положены законом три дня. И сегодня отходят последние часы последнего, третьего, дня… А что!?»

Маричка дрогнула, загнанно заозиралась по сторонам.

«А что… А ну сдавила его беда! Я тут Бог весть что плету, а он, может, уже лежит где мертвый?..»

Какая-то неведомая, чужая воля подняла её, вывела во двор.

Плотнели сумерки. Сеялся мелкий, тесный дождь.

Словно в беспамятстве побрела Маричка по пустынной, осиротелой улочке… Её морозом будто окинуло, когда она упёрлась недоуменным взглядом на площади у дворца в памятник Дмитрию Дмитриевичу.

Бюст задёрнут белым полотном. Завтра в десять тридцать, когда молодые поедут из загса уже расписанные, в законе, грянут тут торжества. Тогда-то и сдёрнут покрывало. И поручено это сделать Маричке и Богдану. Как-никак Маричка всё же ученица Дмитрия Дмитриевича, наследница.

В смятении Маричка пятится от Дмитрия Дмитриевича.

Ей кажется, Дмитрий Дмитриевич живой. Стоит и понапрасну не желает терять с нею слова, потому и закрылся от неё белым. Ей припоминается, как он допирал, что ей под пару обязательно нужен кто-то из сельского звания. Не послушала старого. Так вот получай! Получай!

Ниже, ниже опускает Маричка голову, точно прячет лицо от ударов, и проскакивает тёмной тенью мимо белого столба памятника.

Ноги выносят её за село на трассу газопровода. Идёт она споро, срываясь на бег. Ничего! Она разведает всё ещё сегодня! Сколько можно томить себя неизвестностью? Далеко до табора? Двадцать километров? А плевать и на всю сотню! Добегу! Прямо по газу добегу до этих дурацких вагончиков. Узнаю всё ещё до рассвета!

Зацепившись ногой за что-то твёрдое, Маричка со всего маху повалилась на мягкое от дождей месиво. Не чувствуя боли, не вставая, ощупкой обошла пространство вокруг себя, качнулась слабо назад – стукнулась пальцами о гладкий холодный мрамор надгробной плиты. Вскинула глаза – еле различимо виден ближний крест.

«Боже, да я на кладбище!.. – Выстывая нутром, обшарила плиту, осторожно, бережно погладила буковки знакомой надписи, будто ощупью читала, и застонала повинно. – Лёвушка… Лёвушка… – По узкой вдавине, обегавшей по краю плиту с двух сторон, Маричка догадалась, что плиту кто-то недавно сдвинул немного вбок. – Кому же ты, горький, помешал?..»