Читаем Подкарпатская Русь (сборник) полностью

– Случаем, ты не со знаком качества где на боку?

С иронией ответил и Богдан:

– Не приглядывался.

– Тебя можно у музей под стекло и за деньги показувать. Шоб ту же тещину смесь не пил кто из мужеской артели… По нонешней поре такого у музее тико и завидишь… Бабка я пустоколоска, открытая… Колы и правдушка, шо градусы не пропускаешь, так мне зятька краще и не треба… На корню сгрёб бабку… Видать, баклуши не сбиваешь, самостоятельный, сурьёзный… А от денег отведи мой грех. Не возьму без Марички. А ну против Маричка? Шо тогда?

– Ка-ак против? У неё дорожка одна. Согласная! Вчера в том и расписалась в сельсовете, – полным голосом сказал Богдан.

– Шо она там расписывала, я не бачила, не слыхала от ней от самой. Моть, из осторожности она мне ещё про всё это ваше не хвалится. Да и как хвалиться? Моть, вы ещё до расписки не докувыркаетесь, разбежитесь по разным кусточкам?.. Я такой деньжуры в руках не держала и не надо… Вся моя жизня уместилась в моих морщинах. Морщины – всё моё состояние. Моё состояние никто не унесёт, а эти, – покосилась на чемодан у своих ног, – эсколь всякских бед… Эсколь их ворують, уносять и никак все не унесут. Боюся я их… Не знаю, к чему и…

– Не знаете вы, так знает пёс! Верно говорят, когда сомневаются: а пёс его знает. Пёс и знает!

Холодея от злости, Богдан с чемоданом рванул к собачьей будке. Ещё издали он заметил, что из конуры торчала расплывшаяся тёмным пятном пёсья лапа. Лапа загодя остановила его, не дала подойти плотно.

Богдан прислушался.

Из будки сонно выглянул пёс, показал свою квадратную морду, и, вяло зевнув, утянулся назад.

«А, это он для приманки тихоню из себя строит. А сунься – цапнет!»

Богдан на цыпочках пробрызнул к боку халупки, поспешно пихнул псу за спину чемодан – пёс даже не шелохнулся. Как лежал клубком в углу, так и не взнялся с тепла.

– Не знаете, что с ними делать… Так вот Серко… Пускай хоть спит на них, хоть по четвертной раздает любезным вертихвосткам своим. Мне на трассу с тыщами не скакать!

Старуха пожалела, что всё так повернулось. Ой лишенько, хлопцу пришлось даже в собачью соваться хату, абы бросить там купилки. Зря, совсем зря осердила парубка. Но и принять их вот так запросто она тоже не могла.

«Який-то ты упрямистый, – извинительно выговаривала она ему в мыслях. – Напору в тебе, як в бугае… Ну шо за спех? Приде Маричка вечером, всё обсудим вместях. А то… Як-то не по-людски…»

Старуха вздохнула, спросила примирительно:

– Ты як, с сёдни жить у нас станешь?

Богдана этот вопрос застиг врасплошку.

– До расписки, пожалуй, не надо бы… – замялся он. – А то что люди скажут? Буду наезжать… В гости… Табор теперь наш далечушко… Раз в недельку уж наточняк наведаюсь.

Старуха зажурилась, подставила костлявый кулачок под сухощавую щёку.

– И шо, будешь наскоками?.. До самой до расписки?

– О, как вы заворачиваете! – пыхнул Богдан. – К вашему сведению, да и после расписки так всё и будет катиться! Иначе что, бросай я работу? А кто будет поставлять монету? Серко?

На язык легло ядовитое:

«Много ж масла набьёшь с ваших морщин!»

Однако вслух этого он все-таки не произнёс, осадил себя в пылу.

– Я думала, – как на духу сознавалась старуха, – до закона покняжишь на газу. А потим разом сюда и жить, и работать.

Богдан защитительно вскинул широкую ладонь:

– Не-е! На трассе я нужней. Без трассы вот так сразу кто я? Приймак несчастный. Не-е! На роль прозябателя я не согласен.

– И шо, можь, ты до пензии будешь тянуть свой газ?

– До пенсии не до пенсии… А довести до границы нитку свою обязан. С самой же серёдки России вёл и у самого порога границы брось? Это всё равно, что плыть, плыть да на берегу и утонуть… Не-е. У нас с первой минуты во всё должна войти ясность. До работы я бешеный… У нас будет разделение: труд – мой, а деньги – жены. До грошика пересылаю ей, если затрёт меня куда к чёрту на рога. С вами я откровенен от и до. Я так понимаю… Муж – монеторобот, добытчик. Супругу-повелителю высочайше дозволено отсутствовать. Его отсутствие никого не колышет! Зато его тугрики должны всегда блистательно присутствовать дома. Пока в Истоке не пустят компрессорную, что мне тут делать? В прохожем ряду солнышком торговать? До компрессорной моё место только на трассе. Там я нужней… В крайнем случае буду переводами засылать вам помесячно куска по три, то есть по три сотняге. Скупо? Вам невдохват?

– Як-то у тебя всё наперекрёс… Ще нема семьи, а ты вже откупаешься от неё своими кусками. Да не куски Маричке нужны!.. А!.. Жена без мужа вдовы хуже… Или оно только кажуть, шо муж с женой, что мука с водой: сболтать сболтаешь, а разболтать не разболтаешь… А детвора народится… Кусками батька ей не заменишь. Не превратятся ли твои куски в страшные алименты? По бомагам ее муж, а в жизни, дома его нема… Так, порхунок якый-то… В воскресенье отгостил и слетел… И это – хозяин? Батька детям?

Старухе стало жалко дочку.

Вспомнила себя молодую.

Вышла она замуж в соседнее село. В первое же воскресенье прибежала назад домой, вроде в гости. Повисла у матери на шее, зажалилась со слезами:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза