Подкаст бывших

Я изо всех сил пытаюсь сосредоточиться, но постоянно возвращаюсь мыслями на станцию. Утром в четверг Доминик прошагал внутрь как ни в чем не бывало, разве что одарил меня той полуулыбкой, какой постоянно улыбался, когда подбрасывал мячик. Но ведь… между нами и впрямь ничего не было? Тот момент в комнате отдыха показался мне напряженным, но вдруг он так нависает надо всеми женщинами и морочит им голову своими феромонами и широкими плечами? Не то чтобы он пригвоздил меня к стене, снедаемый желанием взять меня прямо здесь и сейчас. Я сама отступила к стене, а затем он просто встал передо мной. Совсем другое.

Мы выпили, устали и говорили о сексе. Из-за этого я немного ополоумела – совсем как в начальной школе, когда учителя отмечали в табелях об успеваемости мое «гиперактивное воображение». Это вовсе не означает, что меня тянет к нему.

Консультантка возвращается с охапкой розовых, мятных и бледно-голубых платьев, и мама благодарит ее.

– Первый эфир через две недели, – говорит она из примерочной. – Как ты себя чувствуешь?

– Как ни странно, нормально, – отвечаю я. – До меня еще не до конца дошло, что я действительно буду в прямом эфире. – Я бы могла произнести это сотню раз и все равно не поверила бы своим словам, пока не оказалась бы в той самой студии, которую так привыкла наблюдать из-за кулис.

– Твой папа твердил бы об этом на каждом углу, – говорит моя мама, и я слышу ее музыкальный смех. – Люди бы сочли его совершенно несносным.

– Разве они и без того так не считали? – спрашиваю я, потому что это правда.

Когда человек умирает, вспоминают не только хорошее. Припоминают и обиды – например, когда его спрашивали о чем-то, чего он не знал, отец просто игнорировал вопрос, вместо того чтобы ответить. А еще он вел многолетнюю вражду с соседями из-за деревьев, нависавших над нашим двором, и в качестве пассивно-агрессивной мести месяцами ежедневно косил наш газон. Умерев, люди не избавляются ото всех изъянов. И было бы неправильно изображать их безупречными. Мы любили его и его недостатки – тоже.

– Да, иногда, – отвечает мама, появляясь из примерочной в розовом платье, с подшивкой тюльпаном. – Но и я за свою карьеру нажила себе немало врагов. Нет-нет, это не то.

Я продираюсь рукой сквозь свой хвост, прикрывая им рот, а затем отпуская волосы обратно на плечо.

– Не знаю, я думала… Фил и эта свадьба… Я думала, ты все наконец-то делаешь так, как нужно.

Дверь снова открывается, и из примерочной появляется мама в бюстгальтере телесного цвета и темно-синем платье вокруг талии. На животе и руках у нее веснушки. Когда я была моложе, ее морщины порой пугали меня, но теперь они будто делают ее сильнее.

– Шай. Нет. Все совсем не так. – Она подбегает ко мне, судя по всему, не придавая значения тому, что наполовину раздета. – Я понимаю – все это кажется тебе странным.

– Да, есть такое, – говорю я, потому что «еще как» может напугать ее. Я хочу быть классной дочкой без предрассудков, но не понимаю как. Я так привыкла к нашей крошечной семье.

Но я привыкла и к «Звукам Пьюджет». Работа меняется, и тем не менее пока что все нормально – за исключением того, что произошло в комнате отдыха.

– У нас с твоим папой была именно такая свадьба, какую мы хотели, – продолжает мама, распуская мои волосы и проводя сквозь них пальцами, как делала, когда я была ребенком. – Наши родители не ладили – у них были разные представления о том, какой должна быть свадьба. Мои настаивали на традиционной еврейской, а непрактикующие родители Дэна не хотели, чтобы она была религиозной. – Мои бабушка с дедом по линии отца живут в Аризоне, а родители мамы умерли, когда я была маленькой. – А теперь я старше, и мы все можем решить между собой – только между нами.

– Может быть, в этом все и дело, – говорю я, пытаясь звучать увереннее, чем чувствую себя внутри. – Что все лишь между вами, в то время как я всегда считала, что все лишь между нами.

На секунду слова повисают в воздухе, а затем, когда мама меняется в лице, я тотчас же сожалею о том, что сказала.

– Блин, это так эгоистично, прости меня. Прости. Просто я вспомнила, что не знала о том, что ты собираешься сделать Филу предложение, а Амина спросила, знала ли я об этом, и…

Но мама качает головой и потирает ямку у горла, как делает всякий раз, когда нервничает.

– Нет, ты права. Мы ведь десять лет были только вдвоем. Мне нужно сперва было обсудить все с тобой. Прости меня. – Она бросает взгляд на пол, а затем на меня, и на мгновение я вижу не просто свою маму, а женщину, которая ошиблась и отчаянно просит прощения. – Но ведь ты не против, да? Не против Фила?

– Господи, мам, нет. Нет. Я обожаю Фила. – Я сжимаю ее руку. – Я не злюсь. Совсем. Клянусь. Я просто… привыкаю.

– Думаю, мы все будем какое-то время привыкать, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты поучаствовала в приготовлениях так, как хочется тебе самой, ладно?

– Ладно, но если ты заставишь меня надеть что-то цвета шартрез, я точно встану, когда священник спросит, возражает ли кто-нибудь против брака.

Она торжественно кивает.

– И будешь права.