Подкаст бывших

– Обожаем твою передачу, – говорит сын Фила Энтони, и его муж Радж согласно кивает, пытаясь засунуть ложку овощного пюре в рот их ребенку.

– Второй выпуск даже лучше первого, – говорит Радж. – Особенно когда вы поставили в тупик того бедного семейного психолога.

– Спасибо, – говорю я без ложной скромности. – Пока что нам очень весело.

Премьера второго выпуска состоялась пару дней назад, и я почти ежечасно обновляю список наших подписчиков. Я ожидала, что мы продолжим набирать аудиторию, но количество скачиваний выровнялось. Вероятно, мы не сумеем заполучить спонсоров, пока не наберем тысячу или больше скачиваний в месяц. Еще рано судить – во всяком случае, так я успокаиваю себя, – но, надеюсь, шумихи в соцсетях хватит, чтобы помочь нам добиться известности. А может быть, Кент прав, и публика настолько пресыщена, что сарафанное радио вокруг нового подкаста звучит как белый шум.

– И у Доминика очень милый голос, – говорит дочь Фила – стоматолог лет тридцати по имени Диана. Она сидит напротив, сверкая жемчужно-белыми зубами. – Не могу поверить, что ты рассталась с ним.

– Даже человек с красивым голосом может быть… тем еще хреном, – говорю я, пытаясь нащупать нужное слово, но не находя его. Лгать семье Фила – моей семье – мне не нравится, и это сказывается на аппетите, так что я ковыряю грудинку в тарелке, а потом понимаю, что тем же занимаются дети Дианы.

– Но во всех ли смыслах, и насколько большой хрен?

– Диана! – возмущается Фил с другого конца стола. – Здесь твой отец. И дети.

– Пап. Я вообще-то занималась сексом. – Она показывает на своих детей. – Дважды.

Еще больше смеха.

Такую семью мне и хотелось в детстве – особенно во время тихих седеров. Я хотела соревноваться в поисках афикомана. Хотела, чтобы кто-нибудь другой задал четыре вопроса. Но когда умер мой отец, я поняла, что не хочу огромную, шумную семью. Мне нужен был только он один.

Меня удивляет легкость с которой они говорят о сексе. Мы много обсуждаем его с Аминой, но я так и не смогла добиться той же легкости со своей матерью – может быть, потому, что познала секс и горе одновременно. Мой первый сексуальный опыт завернут в прочнейшее одеяло – он окутан грустью. Я не знала, как поговорить с матерью ни о том, ни о другом.

– Что же между вами случилось? – спрашивает Диана. – Можешь не стесняться и рассказать версию «для взрослых».

– Нет никакой версии «для взрослых». – Я пытаюсь звучать невозмутимо. – Просто мы… не подошли друг другу.

– И не говори. Когда мне было двадцать – столько неловкой возни с парнями. – Она протягивает руку и хватает своего мужа Эрика за подбородок. – К счастью, ты был открыт новым знаниям.

– Может быть, правда не стоит об этом говорить при детях? – спрашивает он. Но надо признать, они не обращают на нас никакого внимания, а спорят о том, кто первым нашел афикоман.

– Ты вообще меня знаешь? – Диана хлопает на него ресницами. Он посмеивается и качает головой.

Честно говоря, я бы с радостью вот так поговорила с Дианой. Однажды мы собирались пообедать, но кто-то из ее детей заболел – она не смогла найти няню, а новое время мы так и не назначили. Или, может быть, я совершенно не умею заводить взрослых друзей.

– Расскажите нам о свадьбе, – говорит Джеймс, младший сын Фила, химик-аспирант по профессии. – Что вы уже запланировали? Как мы можем помочь?

Я благодарна ему за смену темы. Теперь, когда на дворе уже середина апреля, 14 июля не за горами.

– Она будет небольшой, – говорит Фил. – Не как свадьба твоей двоюродной сестры Хассаны в Ибадане.

Энтони хлопает рукой по столу и взрывается смехом.

– Помните прибытие жениха на вертолете? И сбежавшего павлина?

Диана вставляет:

– Могу поклясться, тот павлин жаждал крови.

Мама тоже смеется над этим, хотя я не уверена, слышала ли она эту историю от Фила или просто хочет быть частью общего веселья. Конечно, нет ничего удивительного в том, что у семьи Фила есть масса общих воспоминаний. Но в этот момент меня озаряет, что теперь моя семья – это не только мы с моей матерью и периодические камео Амины и Ти Джея. Того, что было в этой комнате, больше никогда не будет, и в каком-то смысле это хорошо. Я слишком много времени провела за одинокими тихими ужинами, отсчитывая минуты до своего побега.

Я не могла по достоинству оценить те вечера – иногда мне казалось, что за нами следит призрак отца. Теперь я в этом убеждена. Говорить о нем тяжело, не говорить – еще тяжелее. Поэтому зачастую я скована между болью от воспоминаний и страхом забвения.

* * *

Ужин медленно подходит к концу, и ближе к половине десятого детей помладше забирают домой, чтобы уложить в постель. Не припомню, чтобы мы когда-нибудь задерживались с мамой на Песах после восьми.

Я помогаю ей на кухне, но Фил говорит нам, что все сделает сам, и пытается нас прогнать. Он и в самом деле очень славный, и я рада, что мама счастлива. Мне бы хотелось поскорее принять эти перемены как положительные, а не оплакивать то, что я теряю. Разумеется, именно по этой причине я чувствую себя эгоистичным куском дерьма. Но какой же праздник без здоровой дозы самобичевания?